— А что Турция? — спросил оптовый торговец хмелем,
думая, с чего бы начать, чтобы добраться до сути дела, ради которого он
приехал.
— Турки держатся прекрасно, — ответил поручик,
опять подводя его к столу. — Председатель турецкого парламента Гали-бей и
Али-бей приехали в Вену. Командующим турецкой Дарданелльской армией назначен
маршал Лиман фон Зандере. Гольц-паша приехал из Константинополя в Берлин. Нашим
императором были награждены орденами Энвер-паша, вице-адмирал Уседон-паша и
генерал Джевад-паша. Довольно много наград за такой короткий срок.
Некоторое время все сидели молча друг против друга, пока
поручик не счёл удобным прервать тягостное молчание словами:
— Когда изволили приехать, пан Вендлер?
— Сегодня утром.
— Я очень рад, что вы меня нашли и застали дома: я
всегда после обеда ухожу в казармы и провожу там всю ночь. У меня ночная
служба. А так как квартира, собственно говоря, целыми днями пустует, я имел
возможность предложить вашей супруге гостеприимство. Пока она находится в
Праге, её здесь никто не побеспокоит. Ради старого знакомства…
Торговец хмелем кашлянул.
— Кати — странная женщина, господин поручик. Примите
мою сердечную благодарность за всё, что вы для неё сделали. Ни с того ни с сего
вздумалось ей ехать в Прагу лечиться от нервов. Я в разъездах, приезжаю домой —
никого. Кати нет…
Притворясь искренним, он погрозил ей пальцем и, криво
улыбнувшись, спросил:
— Ты, наверно, решила, что если я уехал по делам, то ты
тоже можешь уехать из дома. Ты, конечно, и не подумала…
Видя, что разговор начинает принимать нежелательный оборот,
поручик Лукаш опять отвёл интеллигентного торговца хмелем к карте военных
действий и, указывая на подчёркнутые места, сказал:
— Я забыл обратить ваше внимание на одно очень
интересное обстоятельство. Посмотрите на эту большую, обращённую к юго-западу
дугу, где группа гор образует естественное укрепление. Здесь наступают
союзники. Отрезав дорогу, которая связывает укрепление с главной линией защиты
у противника, мы перерезаем сообщение между его правым крылом и Северной армией
на Висле. Теперь вам это понятно?
Торговец хмелем ответил, что теперь ему всё совершенно
понятно, но потом, с присущей ему тактичностью, спохватился, что это могут
принять за намёк, и, садясь на прежнее место, заметил:
— Из-за войны наш хмель лишился сбыта за границей.
Франция, Англия, Россия и Балканы для нашего хмеля сегодня потеряны. Мы пока
ещё отправляем его в Италию, но опасаюсь, что и Италия вмешается в это дело.
Однако после нашей победы диктовать цены на товары будем мы!
— Италия сохранит строгий нейтралитет, — утешал
его поручик. — Это совершенно…
— Но почему Италия не желает признавать, что он связана
тройственным союзом с Австро-Венгрией и Германией? — внезапно рассвирепел
торговец хмелем, которому всё сразу ударило в голову: и хмель, и жена, и
война. — Я ждал, что Италия выступит против Франции и Сербии. Тогда бы
война уже подходила к концу. У меня гниёт на складах хмель. Сделки о поставках
внутри страны плохие, экспорт равен нулю, а Италия сохраняет нейтралитет. Для
чего же в таком случае она ещё в тысяча девятьсот двенадцатом году возобновила
с нами тройственный союз? О чём думает итальянский министр иностранных дел,
маркиз ди Сан Джульяно? Что этот господин делает? Спит он, что ли? Знаете ли
вы, какой годовой оборот был у меня до войны и какой теперь?..
— Пожалуйста, не думайте, что я не в курсе
событий, — продолжал он, бросив яростный взгляд на поручика, который
спокойно пускал изо рта кольца табачного дыма.
Пани Кати с большим интересом наблюдала за тем, как одно
кольцо догоняло другое и разбивало его.
— Почему германцы отошли назад к своим границам, когда
они уже были у самого Парижа? Почему между Маасом и Мозелем опять ведутся
оживлённые артиллерийские бои? Известно ли вам, что в Комбр-а-Вевр у Марша
сгорело три пивоваренных завода, куда я ежегодно отправлял свыше пятисот мешков
хмеля? Гарт-мансвейлерский пивоваренный завод в Вогезах тоже сгорел. Громадный
пивоваренный завод в Нидерсбахе у Мильгауза сравнён с землёй. Вот вам уже
убыток тысячу двести мешков хмеля в год для моей фирмы. Шесть раз сражались
немцы с бельгийцами за обладание пивоваренным заводом Клостергек — вот вам ещё
убыток в триста пятьдесят мешков хмеля в год!
От волнения он не мог связно говорить, встал, поде шёл к
своей жене и сказал:
— Кати, ты немедленно поедешь со мною домой. Одевайся!
— Меня все эти события совершенно выводят из
равновесия, — сказал он через минуту, словно оправдываясь. — А раньше
я был вполне уравновешенным человеком.
Когда его жена вышла одеваться, он тихо сказал поручику:
— Это она проделывает не в первый раз: в прошлом году
уехала с одним преподавателем, и я нашёл её только в Загребе. Воспользовавшись случаем,
я тогда заключил договор с загребским пивоваренным заводом на поставку шестисот
мешков хмеля. Да что и говорить, юг вообще был золотым дном. Наш хмель шёл до
самого Константинополя. Нынче мы наполовину уничтожены. Если правительство
ограничит производство пива внутри страны, то нанесёт нам последний удар.
И, закуривая предложенную поручиком сигарету, он с отчаянием
в голосе сказал:
— Одна только Варшава покупала у нас две тысячи триста
семьдесят мешков хмеля. Самый большой пивоваренный завод там Августинский. Их
представитель каждый год приезжал ко мне в гости. Есть от чего прийти в
отчаяние! Хорошо ещё, что у меня нет детей!
Это логическое заключение по поводу ежегодного приезда
представителя Августинского завода из Варшавы вызвало у поручика лёгкую улыбку,
которая не ускользнула от внимания торговца хмелем, и поэтому он счёл нужным
продолжить свою речь:
— Венгерские пивоваренные заводы в Шопрони и в Большой
Каниже покупали у меня хмель для своего экспортного пива, которое они вывозили
в самую Александрию, приблизительно тысячу мешков в год. Теперь из-за блокады
они не хотят делать никаких заказов. Я предлагаю им хмель на тридцать процентов
дешевле, а они всё-таки не заказывают ни одного мешка… Застой, упадок, нищета,
да ко всему этому ещё семейные неприятности!
Торговец хмелем замолчал. Молчание нарушила пани Кати,
приготовившаяся к отъезду.
— Как быть с моими чемоданами?
— За ними заедут, Кати, — сказал торговец хмелем,
довольный тем, что дело обошлось без неожиданных выходок и неприятных
сцен. — Если хочешь сделать покупки, то нам пора идти. Поезд отходит в два
двадцать.
Супруги дружески распрощались с поручиком. Торговец хмелем
был страшно рад, что со всем этим покончено, и, прощаясь, сказал в передней
поручику: