Мы зло над этим шутили. На кресте, под которым было
погребено то, что осталось от фельдкурата, на следующее утро появилась такая
эпитафия:
Что нас постичь могло, с тобой, увы, случилось:
Судил ты небо нам, но было суждено,
Чтоб благодать небес тебе на плешь свалилась,
Оставив от тебя лишь мокрое пятно.
II
Швейк сварил замечательный грог, превосходивший гроги старых
моряков. Такой грог с удовольствием отведали бы даже пираты восемнадцатого
столетия. Фельдкурат Отто Кац был в восторге.
— Где это вы научились варить такую чудесную
штуку? — спросил он.
— Ещё в те годы, когда я бродил по свету, —
ответил Швейк. — Меня научил этому в Бремене один спившийся матрос. Он
говаривал, что грог должен быть таким крепким, что если кто, напившись,
свалится в море, то переплывёт Ла-Манш. А после слабого грога утонет, как
щенок.
— После такого грога, Швейк, хорошо служить полевую
обедню, — рассуждал фельдкурат. — Я думаю перед обедней произнести
несколько напутственных слов. Полевая обедня — это не шутка. Это вам не то, что
служить обедню в гарнизонной тюрьме или прочесть проповедь этим негодяям. Тут
нужно иметь голову на плечах! Складной, карманный так сказать, алтарь у нас
есть… Иисус Мария! — схватился он за голову. — Ну и ослы же мы!
Знаете, куда я спрятал этот складной алтарь? В диван, который мы продали!
— Беда, господин фельдкурат! — сказал
Швейк. — Правда, я с этим торговцем старой мебелью знаком, но позавчера я
встретил его жену. Оказывается, её супруга посадили за краденую шифоньерку, а
диван наш у одного учителя в Вршовицах. Да, с алтарём получается скандал. Лучше
всего давайте допьём грог и пойдём искать этот алтарь, потому что без него,
думается, служить обедню нельзя.
— В самом деле, только походного алтаря
недостаёт, — озабоченно сказал фельдкурат. — Всё остальное на учебном
плацу уже приготовлено. Помост плотники сколотили. Дароносицу нам одолжат в
Бржевнове. Чаша у меня должна быть своя, но где она может быть?
Он задумался.
— Допустим, я её потерял… В таком случае одолжим
призовой кубок у поручика Семьдесят пятого полка Витингера. Несколько лет назад
он участвовал от клуба «Спорт-Фаворит» в состязаниях в беге и выиграл этот
кубок. Отличный был бегун! Расстояние в сорок километров Вена — Медлинг покрыл
за один час сорок восемь минут. Он всегда этим хвастается. Я с ним, на всякий
случай, ещё вчера об этом договорился… Вечно я откладываю всё на последнюю
минуту! Вот скотина! И как это я, балда, не посмотрел в диван!
И под влиянием выпитого грога, изготовленного по рецепту
спившегося матроса, фельдкурат принялся ругать себя последними словами, в самых
отборных выражениях давая понять, что, собственно, он собой представляет.
— Да идёмте же искать этот походный алтарь! —
взывал Швейк. — Уже утро. Надо только надеть форму и выпить на дорогу ещё
по стаканчику.
Наконец они вышли. По дороге к жене торговца старой мебелью
фельдкурат рассказал Швейку, что он вчера выиграл в «божье благословение» много
денег и если ему и дальше так повезёт, то он выкупит рояль из ломбарда.
Это походило на обещание язычников принести жертву.
От заспанной жены торговца старой мебелью фельдкурат и Швейк
узнали адрес нового владельца дивана — учителя из Вршовиц. Фельдкурат проявил
необыкновенную галантность: ущипнул чужую супругу за щеку и пощекотал под
подбородком.
До самых Вршовиц фельдкурат и Швейк шли пешком, так как
фельдкурат заявил, что ему надо подышать свежим воздухом, чтобы рассеяться.
В Вршовицах в квартире учителя, набожного старика, их ожидал
неприятный сюрприз. Найдя в диване походный алтарь, старик вообразил, что это
божье провидение, и подарил алтарь вршовицкому костёлу в ризницу, выговорив
себе право сделать на оборотной стороне алтаря надпись:
«Даровано во хвалу и славу божью учителем в отставке
Коларжиком в лето от рождества Христова 1914».
Учитель, застигнутый в одном нижнем бельё, очень растерялся.
Из разговора с ним выяснилось, что он считал свою находку чудом и видел в ней
перст божий. Когда он купил диван, какой-то внутренний голос рек ему:
«Посмотри, нет ли чего в ящике дивана?» А во сне к нему якобы явился ангел и
повелел: «Открой ящик в диване!» Учитель повиновался. И когда он увидел там
миниатюрный складной алтарь с нишей для дарохранительницы, он пал на колени
перед диваном и долго горячо молился, воздавая хвалу богу. Учитель видел в этом
указание свыше украсить сим алтарём вршовицкий костёл.
— Это нас мало интересует, — заявил
фельдкурат. — Эта вещь вам не принадлежала, и вы обязаны были отдать её в
полицию, а не в какую-то проклятую ризницу!
— Как бы у вас с этим чудом не вышло
неприятности, — добавил Швейк. — Вы купили диван, а не алтарь. Алтарь
— военное имущество. Этот перст божий может вам дорого обойтись! Нечего было
обращать внимание на ангелов. Один человек из Згоржа тоже вот пахал и нашёл в
земле чашу для причастия, которую кто-то, совершив святотатство, украл и
закопал до поры до времени в землю, пока дело не забудется. Пахарь тоже увидел
в этом перст божий и, вместо того чтобы чашу переплавить, понёс её
священнику, — хочу, дескать, пожертвовать её в костёл. А священник
подумал, что крестьянина привели к нему угрызения совести, и послал за
старостой, а староста — за жандармами, и крестьянина невинно осудили за
святотатство, так как на суде он всё время болтал что-то насчёт чуда. Он-то
хотел оправдаться и рассказывал про какого-то ангела, да ещё приплёл божью
матерь, а в результате получил десять лет. Самое благоразумное для вас пойти с
нами к здешнему священнику и помочь получить от него обратно казённое
имущество. Полевой алтарь — это вам не кошка или носок, который кому хочешь,
тому и даришь.
Старик, одеваясь, трясся всем телом. У него зуб на зуб не
попадал.
— Даю вам слово, у меня и в мыслях не было ничего
плохого! Я думал, что этим божьим даром помогу украшению нашего бедного храма
господня во Вршовицах.
— Разумеется, за счёт воинской казны? — оборвал
его Швейк сурово и дерзко. — Покорно благодарю за такой божий дар! Некий
Пивонька из Хотеборжи, когда ему в руки попала верёвка вместе с чужой коровой,
тоже принял это за дар божий.
От таких разговоров несчастный старик совсем растерялся и
перестал защищаться, торопясь одеться и поскорей покончить с этим делом.
Вршовицкий фарар ещё спал и, когда его разбудили, начал
браниться, решив спросонок, что его зовут с требой.
— Покоя не дадут с этим соборованием! — ворчал он,
неохотно одеваясь. — И придёт же в голову умирать как раз в тот момент,
когда человек только разоспался! А потом торгуйся с ними о плате.