— Да что про меня говорить…. расскажи же,
расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в
своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях,
сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он
рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и
слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что
рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе
своего друга. Он замолчал.
— А вот что, душа моя, — сказал князь Андрей,
которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, — я здесь на
биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя
познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, — сказал он, очевидно занимая гостя,
с которым он не чувствовал теперь ничего общего. — Мы поедем после обеда. А
теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? — Они вышли и проходили до обеда,
разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие
друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об
устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на
подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он
вдруг остановился. — Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и
поедем. — За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
— Я очень удивился, когда услышал об этом, —
сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда
при этом, и торопливо сказал:
— Я вам расскажу когда-нибудь, как это всё
случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
— Навсегда? — сказал князь Андрей. — Навсегда
ничего не бывает.
— Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали
про дуэль?
— Да, ты прошел и через это.
— Одно, за что я благодарю Бога, это за то,
что я не убил этого человека, — сказал Пьер.
— Отчего же? — сказал князь Андрей. — Убить
злую собаку даже очень хорошо.
— Нет, убить человека не хорошо,
несправедливо…
— Отчего же несправедливо? — повторил князь
Андрей; то, что справедливо и несправедливо — не дано судить людям. Люди вечно
заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они
считают справедливым и несправедливым.
— Несправедливо то, что есть зло для другого
человека, — сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени
его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то,
что сделало его таким, каким он был теперь.
— А кто тебе сказал, что такое зло для другого
человека? — спросил он.
— Зло? Зло? — сказал Пьер, — мы все знаем, что
такое зло для себя.
— Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для
себя, я не могу сделать другому человеку, — всё более и более оживляясь говорил
князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он
говорил по-французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels:
c`est le remord et la maladie. II n`est de bien que l`absence de ces maux. [Я
знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И
единственное благо есть отсутствие этих зол. ] Жить для себя, избегая только этих
двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
— А любовь к ближнему, а самопожертвование? —
заговорил Пьер. — Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не
делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и
погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь
(из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё
счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы
говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и
насмешливо улыбался.
— Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы
сойдетесь, — сказал он. — Может быть, ты прав для себя, — продолжал он,
помолчав немного; — но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что
этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить
для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава?
та же любовь к другим, желание сделать для них что-нибудь, желание их похвалы.)
Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал
спокойнее, как живу для одного себя.
— Да как же жить для одного себя? —
разгорячаясь спросил Пьер. — А сын, а сестра, а отец?
— Да это всё тот же я, это не другие, — сказал
князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей
называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin[Ближний] это те,
твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо-вызывающим
взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
— Вы шутите, — всё более и более оживляясь
говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень
мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое-что? Какое
же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы,
выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и
бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни,
возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди
умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им
дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не
несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я
дам им отдых и досуг?… — говорил Пьер, торопясь и шепелявя. — И я это сделал,
хоть плохо, хоть немного, но сделал кое-что для этого, и вы не только меня не
разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами
этого не думали. А главное, — продолжал Пьер, — я вот что знаю и знаю верно,
что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
— Да, ежели так поставить вопрос, то это
другое дело, сказал князь Андрей. — Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И
то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что
добро — предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить,
— прибавил он, — ну давай. — Они вышли из-за стола и сели на крыльцо,
заменявшее балкон.