Лондон. Биография - читать онлайн книгу. Автор: Питер Акройд cтр.№ 182

Печатники Шу-лейн, Патерностер-роу и других мест, проявлял обычную свою коммерческую хватку, соблазняли детей сборниками сказок и песен, потоком сходившими с их станков; публикуемые тексты, разумеется, были полны лондонских примет. «По городу ходила я и устриц продавала» из учебника правописания XVIII века — простейший из многих примеров стихов и песен, где говорится о тех или иных лондонских торговых и ремесленных профессиях. Есть детские песни о молочницах Излингтона, о трубочистах Чипсайда, о портных, о пекарях, об изготовителях подсвечников. Некоторые начинаются словами: «Я по мосту по Лондонскому шел» (великая метафора жизненного пути!), однако, разумеется, самая древняя и знакомая из всех — таинственная песня:

Рухнул Лондонский мост,

Рухнул мост, рухнул мост,

Рухнул Лондонский мост,

Леди моя, леди.

В ее двенадцати куплетах мост постоянно рушится и отстраивается заново: «Древесина прогниет… Камни скатятся на дно… Сталь-железо ржа возьмет… Сребро-злато украдут». С какой стати из уст лондонских детей должны звучать столь странные слова? Не являются ли эти стихи отзвуком древнего поверья — что умилостивить реку, заставить ее смириться с противоестественно пересекающим ее мостом можно только принеся в жертву ребенка? Супруги Оупи утверждают, что эта песня — «одна из немногих, возможно, даже единственная, где есть указания на темный и жестокий обычай былых времен»; затем они описывают связь между строительством мостов и детскими жертвоприношениями. Поющий ребенок, таким образом, косвенно жалуется на свою злую судьбу в городе; возможно, здесь есть намек и на то, что Лондон как целое тоже не может воздвигнуться и устоять без жертв такого рода.

На эти роковые отношения указывает и другая великая лондонская песня — «Апельсины-лимоны», где перечисление старинных лондонских церквей достигает кульминации в строках

Вот и свеча — проводить тебя спать.

Вот и топор — тебе голову снять.

Происхождение этого двустишия опять-таки неясно. Высказывались предположения, что церкви с их колокольным звоном следует здесь понимать как вехи на пути смертника к эшафоту или же что песня неким образом намекает на кровавую супружескую эпопею Генриха VIII. Однако сила ее заключена в почти колдовском, заклинающем взывании к святым местам. «Звонят уайтчепелские… Звонит олдгейтские», как и колокола церквей Сент-Кэтрин, Сент-Клемент, Олд-Бейли, Флитдич, Степни и собора Св. Павла. Перед нами возникает священный и свирепый город. Можно предположить, что смерть нередко приходила лондонским детям на ум.

«Прошу вас, скажите мне время». — «Скажу, отчего не сказать.

Полчаса как пора было вешать, и пора уже вешать опять».

В другом из подобных умолкших образчиков устной мнемоники «вешать» заменено на «чмокать»; можно вспомнить, впрочем, что удавка на воровском жаргоне называлась kiss (поцелуй).

Назначение стишков и загадок состояло в тренировке детской восприимчивости, памяти и смекалки, необходимых для выживания в трудной среде. Неудивительно, что юным лондонцам испокон веку свойственны сообразительность и нахальство. Когда Уинстон Черчилль, встретив у своей резиденции на Даунинг-стрит мальчика, попросил его прекратить свист, тот отозвался: «С какой это стати? Не нравится — заткните уши». Обри и Свифт коллекционировали образчики острот и выпадов уличных детей; их примеру последовали другие авторы, от Диккенса и Мейхью до супругов Оупи. Диккенсовский Ловкий Плут — это, пожалуй, лишь чуть подкрашенный вариант произвольно взятого лондонского уличного мальчишки, этого «беса противоречия», каким-то образом умещающего в своем маленьком тельце весь уравнительный дух великого города.

Сразу после Второй мировой войны был снят фильм «Держи вора!», в котором смекалка и наблюдательность мальчика позволяют обезвредить преступную банду. Его спрашивают: «Значит, ты и есть тот мальчуган, которому на лондонских улицах являются видения?» Такой вопрос мог прозвучать и в раннем Средневековье. В кульминационной сцене фильма ватага детей преследует преступников среди разбомбленных немцами кварталов и разрушенных зданий; здесь в очередной раз возникает вечный образ городского детства. Есть немало картин и литературных текстов, где лондонский ребенок показан на фоне пламени, где его пытаются спасти от набега Боудикки или от огня Великого пожара; однако почему-то образы мальчишек, карабкающихся по развалинам, трогают сильнее. Будь то саксонские дети, играющие на руинах Лондона римлян, или дети XX столетия, скачущие среди военной разрухи, образы эти ассоциируются с вечным обновлением и непобедимой энергией, которые в высшей степени присущи самому Лондону.

Мальчишки и девчонки, затеем-ка игру.

Луна сияет ярко, как солнце поутру.

Забудем все про ужин, забудем про кровать.

На улицу, на улицу — играть, играть, играть.

Этот таинственный образ улиц, наполняющихся игрой, можно дополнить цитатой из пророка Захарии (VIII:5): «И улицы города сего наполнятся отроками и отроковицами, играющими на улицах его». В некоторые места Лондона дети постоянно сходятся для игры; среди них — Эксмут-маркет, Коммершл-роуд, южная и восточная части Элефант-энд-Касла, Госуэлл-роуд и, конечно же, десятки маленьких парков и игровых площадок, эхом перекликающихся по всей столице. Есть участки, которые словно бы приглашают детей к игре, потому что их присутствие смягчает округу и делает ее обитаемой. Например, дети неизменно собирались у Олдгейтского насоса, с восточной его стороны.

В 1931 году Норман Дуглас опубликовал исследование, озаглавленное «Лондонские уличные игры»; целью автора, видимо, было сберечь память о мире, который, как он чувствовал, находился в процессе перехода в некое иное качество. Но помимо этого его труд стал ярким свидетельством изобретательности и энергии лондонских детей и косвенным источником сведений об улицах, служивших вместилищами и стражами их игр. У девочек были такие игры, как «мама, подо мной вода» и «мамина отжималка»; со скакалкой они играли в «Навуходоносора» и «выше луны». Под шлепанье подошв о тротуар звучали их голоса:

Чарли Чаплин встретил детку

И сказал: «Гони монетку».

Детка плачет, Чарли скачет

И в карман монетку прячет.

Игровые возможности создавались самим строением города. По водосточным желобам катали шарики, мощенные плитами тротуары размечали мелом для «классиков». Стены домов тоже шли в дело: о них щелкали карточками в таких играх, как «ближайший к стене берёт» и «ближайший к стене крутит». Было отмечено, что эти игры «развивают у мальчиков необычайную ловкость рук, которая впоследствии наверняка помогает им в некоторых профессиях — таких, например, как ремесло часовщика». Были различные варианты «салочек» — один назывался «Лондон». Большой популярностью на лондонских улицах, особенно в пригородах, пользовалась игра «делай как я». По ходу ее надо было перебегать улицы в опасных местах, ходить по железнодорожным путям, стучаться в двери домов. И была еще вечерняя игра «мигни фонариком»; как заметил один юный кокни, «в это впотьмах надо, днем какие фонарики?». В уличные игры хорошо играть в лондонском мраке, ибо «самое веселье, когда никто не видит». Вот почему игры затевались в старых туннелях, на заброшенных рельсах, в запущенных парках и скверах, на маленьких кладбищах. Дети словно бы прячутся от Лондона. Засев в укромном местечке, те, что побойчее, могут изгаляться над проходящими взрослыми, швырять в них чем-нибудь или выкрикивать угрозы типа: «Щас у меня без зубов останешься!» В атмосфере города часто пробуждаются инстинктивная свирепость и агрессия.