Лондон. Биография - читать онлайн книгу. Автор: Питер Акройд cтр.№ 136

Жестокость была повсеместной, «повальной», как выразился один нынешний ученый. В документах разных эпох часто и предсказуемо упоминаются грабежи, нападения и убийства; ссоры мгновенно перерастали в смертельные схватки, уличные потасовки — в массовые волнения. Обычным явлением было импульсивное зверство по случайному поводу, а в дни политических кризисов толпа под знакомый клич «Убей, убей!» с неописуемой яростью кидалась на тех, кого считала врагами. Члены некоторых профессиональных групп — особенно седельщики, золотых дел мастера и торговцы рыбой — были склонны к «периодическим приступам кровавого бешенства»; случалось, гильдии затевали между собой неистовую войну. Жестокость не обходила стороной и религиозные учреждения. Настоятельница женского монастыря в Кларкенуэлле забрала выросший на спорной земле ячмень у настоятеля церкви Сент-Бартоломью «силою мечей, луков и стрел». Какое столетие ни возьми, документы его полны кровожадности.

Жестокости к животным тоже хватало. B XVII веке, когда зрителям показалось, что лошадь, травимую собаками, хотят избавить от гибели, толпа «закричала, что это надувательство, и принялась срывать с крыши черепицу, и грозилась снести заведение с лица земли, если лошадь снова не приведут и не затравят до смерти. Поэтому лошадь опять привели и на нее опять пустили собак, но те не смогли ее одолеть, и тогда лошадь пырнули шпагой, и она издохла». Обычной забавой мальчишек во вторник перед Великим постом были петушиные бои, благодаря которым юный лондонец рано приобретал привычку к виду крови и смерти. Медведей часто травили вместе с быками, и «псы выказывают тут всю породу и горячность свою, и, хотя медведи им наносят тяжкие раны, а быки берут на рога, вскидывают и потом нередко ловят на те же рога… все равно приходится их оттаскивать за хвосты и разжимать им челюсти силой». Джон Эвелин, который был щепетильней большинства лондонцев, жаловался на «варварскую жестокость» и на «грубые и грязные» забавы горожан. Увидев, как травят медведей на знаменитой арене близ Банксайда, он писал: «Один бык швырнул собаку прямо на колени даме, хотя ложа, где она сидела, находилась на немалой высоте над ареной. Две несчастные собаки погибли; а кончилось все обезьяной верхом на лошади». Можно, конечно, сказать, что кровавые забавы — общая примета всех культур и всех городов; и все же эта разновидность лондонской жестокости воспринималась как нечто особое и глубоко закономерное. Вот как выразил это Драйден в XVII столетии:

Травя медведя псами, бравый бритт

Дубинкой потрясает и вопит.

Французишка, дивясь на сей угар,

Бормочет про себя: На! gens barbare! [105]

Европейцы и вправду воспринимали лондонцев именно так — как варваров; однако стихи Драйдена показывают, что это буйство, возможно, было предметом гражданской гордости. «Если на улице повздорили двое мальчишек, — писал в XVII веке один французский путешественник-прохожие останавливаются, мгновенно окружают их кольцом и принимаются натравливать друг на друга, рассчитывая, что пойдет на кулаки… Во время драки стоящие вокруг зрители подбадривают обоих с великим воодушевлением… Никто, даже отцы и матери мальчиков, не считает нужным их разнять».

«В круг! В круг!» — таков был один из постоянных лондонских возгласов. «Здешнее простонародье грубо и нахально, — отмечает другой иностранец, — и оно, чуть что, затевает ссоры. Не сошлись в чем-нибудь двое такого сорта — миром это не кончится: они идут в какое-нибудь тихое место и там оголяются до пояса. Другие, кто видит приготовления к бою, окружают их, но не с тем, чтобы разнять, а, напротив, чтобы насладиться видом драки, ибо для них это великая потеха… порой зрители проникаются таким интересом, что принимаются ставить на бьющихся деньги и образуют вокруг них широкое кольцо». Это, по словам еще одного приезжего, «сродно характеру» лондонца, и создается впечатление, что для жителей других городов эти уличные бои были пугающей диковиной.

Драка между мужчиной и женщиной тоже была делом обычным: «На Холборне я видел, как лупили друг друга мужчина и женщина… ударив ее со всей силы, он отступал… женщина, пользуясь этими промежутками, лезла руками ему в лицо, в глаза… Полиции до схваток между отдельными горожанами нет никакого дела». Здесь «полиция» — это стража уорда, не обращавшая на подобные драки внимания, потому что они были явлением частым и заурядным. Но это еще не все. «Если извозчик поспорил с нанявшим его джентльменом насчет платы и джентльмен предложил разрешить спор поединком, то извозчик соглашается с превеликой охотой». Драчливость лондонцев зачастую имела роковые последствия. У таверны «Три бочки» брат убил брата: «Его брат, судя по всему, хотел разделаться с извозчиком, который ему не угодил, а он вмешался и отнял у брата шпагу, но тот вытащил нож… и заколол его».

Согласно многим источникам, одним из «развлечений» англичан были бои между женщинами, которые устраивались в таких местах увеселений, как Хокли-ин-де-Хоул. Очевидец пишет, что «женщины, почти обнаженные, сражались двуручными мечами, на концах заостренными как бритва». Обе то и дело получали порезы, и тогда схватка ненадолго прерывалась, чтобы зашить рану — разумеется, без всякой анестезии, кроме обуревавшей пациентку злости. Бой прекращался, когда одна из участниц лишалась чувств или оказывалась настолько изранена, что не могла больше сражаться. Есть сведения о поединке, в котором одной сопернице был двадцать один год, другой — шестьдесят. Кровавые эти зрелища носили чрезвычайно ритуализованный характер. Воительницы кланялись зрителям и приветствовали одна другую салютом. Одну украшали голубые ленты, другую — красные; у каждой был меч длиной примерно в три с половиной фута, ширина лезвий составляла три дюйма. С этим мощным оружием они шли друг на друга, имея для обороны лишь сплетенные из прутьев щиты. В одном бою гладиаторше «шею рассекла глубокая и длинная рана»; зрители бросили ей несколько монет, но «она пострадала настолько, что биться уже не могла».

Отзвуки предварительной словесной перепалки между участницами (одна, к примеру, заявила, что для упражнения рук каждое утро колотит мужа) слышатся в объявлениях или «предуведомлениях» о боях: «Я, Элизабет Уилсон из Кларкенуэлла, желаю получить удовлетворение от Ханны Хайфилд после перебранки, каковая у нас случилась, и вызываю ее на арену для кулачного поединка со ставкою в три гинеи, а в руке у каждой пусть будет монета в полкроны, и та, которая первой уронит, считается проигравшей». Монеты нужны были для того, чтобы женщины не царапались. Напечатан был и ответ: «Я, Ханна Хайфилд из Ньюгейт-маркета, прослышав о решимости Элизабет, не премину ответить ей не столько словами, сколько ударами, надеюсь, точными, и милостей от нее не жду». В «Лондон джорнал» за июнь 1722 года сообщается: «К немалому удовлетворению зрителей, они бились долго и доблестно».

Мужчины тоже сражались на мечах; у каждого был «секундант» с увесистой деревянной дубинкой, чтобы в случае чего обеспечить честность боя, и поединок, как и у женщин, длился до тех пор, пока раны одного из участников не выводили его из борьбы. Во многих случаях в драку вступали и зрители. «Боже ты мой! — писал Пипс. — Мигом вся арена наполнилась лодочниками, желавшими поквитаться за нечестность чужого бойца, и мясниками, стоявшими за своего вопреки мнению большинства, которое считало его виноватым; началась общая свалка, и многих с той и другой стороны сшибли наземь или порезали. Приятно было посмотреть, хотя я стоял близко и опасался, что в суматохе и мне достанется». Здесь ярко высвечивается присущий городскому насилию мотив почти племенной приверженности «своим», чему давали примеры даже вполне «респектабельные» круги. Когда спекулянт недвижимостью Бэрбоун послал рабочих на Ред-Лайон-филдс, чтобы начать там строительство, юристы расположенной по соседству корпорации Грейз-инн «заметили это и, посчитав, что им наносится ущерб, вышли немалой толпой, числом человек до ста; рабочие, напав на господ, принялись швырять в них кирпичи, господа ответили тем же, и завязалась жаркая схватка».