Оберманн громко расхохотался.
— Их мужья нашли украшения здесь и принесли женам. Чудовищно! Ты должен вернуть драгоценности, Телемак, и отругать женщин за такую дерзость.
— А мужей?
— Очевидно, у них острый глаз. Оштрафуй их. Но оставь работать. Мне нужны такие люди.
— Нет, герр Оберманн. — Кадри-бей аккуратно разрезал американский консервированный персик. — Если это воровство, следует сообщить властям в Чанаккале. Иначе воровству конца не будет.
— Значит, не будет.
— Воровство должно быть наказано.
— В этом случае я согласен с вами, Кадри-бей. Вы совершенно правы. Воровство не следует поощрять.
София не смотрела на мужа. Она обратилась к Лино с вопросом. Он уже изучил сосуд, который Генрих нашел накануне у стены дворца? Она заметила на нем такие же удивительные клейма — крест или колесо, — что на чаше сегодня утром.
— Совсем не удивительные, фрау Оберманн. Они происходят из древней Индии. Называются "саувастика" или "свастика". Они часто встречаются в буддийских рукописях и надписях.
— Но как они попали в Трою?
— Спросите мужа. Это выше моего понимания. Но этот знак встречается повсюду в древнем мире. По-моему, это изображение солнца в движении. Большое колесо, фрау Оберманн. Огненное колесо, — произнося это, Лино возвел незрячие глаза к небу, так что" стали видны молочно-белые глазные яблоки.
— Все время, пока я здесь нахожусь, у меня из головы не выходит картина. — Оберманн обращался к Леониду и Кадри-бею, а теперь повернулся к Софии. — Я говорил тебе об этом?
— О колесе, Генрих?
— Нет, нет. О чем ты только думаешь? Была такая гравюра в каком-то из моих школьных учебников. Эней уносит на спине своего отца Анхиса от пылающих развалин Трои. Лицо Анхиса выражает страх, но Эней спокоен, и это спокойствие человека, имеющего высшую цель. Он не теряет величия и среди горящего города. С тех пор, как я увидел эти высокие башни, падающие на землю, вокруг них дым и языки пламени, я мечтал их найти. И вдруг моя жена обнаруживает здание, разрушенное пожаром! Она находит один из больших каменных домов с гравюры, которую я чту с детства. Разве это не судьба? Понимаете ли вы, как одно взаимодействует с другим? В жизни случаются удивительнейшие совпадения, которых не допустило бы самое разнузданное воображение.
В этот вечер София спросила мужа о клеймах на сосуде и на чаше.
— Лино говорит, что это своего рода символ.
— Это могут быть просто клейма, София. Не все имеет смысл.
— То есть, они бессмысленны?
— Это орнамент. Простой узор. Подобные узоры то и дело встречаются в природе. У них нет высшей цели.
София села на постель. На мгновение она почувствовала слабость. Если нет высшей цели, что тогда? Каков узор их собственных жизней?
— Ложись, София. У нас завтра много работы. Кто рано встает, того удача ждет, как говорят англичане.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
На следующее утро рабочие продолжали расчищать дом и лестницу. Потеплело, и часть рабочих предпочитала спать в траншеях, а некоторые даже заползали в большие керамические сосуды, пифосы, лежавшие на одном из участков раскопок. Оберманн собирался устроить там хранилище античных находок, но место это превратилось в спальню.
Сосуды из обожженной глины, темно-красные, с тонким слоем блестящего красного покрытия, потрескались и оббились под тяжестью земли и мусора, но при длине в пять-шесть футов служили убежищем и давали прохладу рабочим, которые в них спали. Оберманн называл их "джиннами из лампы", поскольку они по приказу появлялись из своих удивительных убежищ. И в это утро по его распоряжению они начали раскапывать сгоревшую комнату, которую обнаружила София.
Дело двигалось медленно, поскольку приходилось аккуратно удалять кучи мусора, накопившиеся за столетия, — здесь попадались керамические черепки и маленькие бронзовые вещицы, каждую из которых Леонид и мсье Лино тщательно описывали.
Оберманн настаивал, чтобы в половине десятого рабочие делали перерыв на завтрак, состоявший из хлеба, оливок и кофе. Он справедливо полагал, что, поев и отдохнув, они станут работать с большим энтузиазмом. Поэтому он скомандовал: "Paidos!", и его крик был подхвачен копавшими.
Оберман сел рядом с Софией на огромный камень, слишком тяжелый, чтобы убрать его с места, где он был обнаружен: на камне была вырезана фигура, но очертания ее настолько стерлись, что почти не различались.
— У меня возник план, София, — сказал ей муж. — Я хочу показать тебе место, где Парис выбирал между тремя богинями. Это поляна на западном склоне горы Иды, куда можно добраться по дороге. На этом месте в высокой траве между скал растут три ивы, здешние жители считают их священными. Они известны как владычицы горы, и я убежден, что это какая-то стершаяся память об Афине, Гере и Афродите. Взгляни на небо, София. — Там, в потоке воздуха, парил орел с распростертыми крыльями. — Видишь, какое у него темное, почти черное оперение? Гомер называет его царем птиц, pernos. Смотри. Это необыкновенно.
Орел увидел на земле что-то движущееся и ринулся вниз. Он пронесся в воздухе как темное воплощение разрушительной силы. На мгновение затрепетал крыльями над пылью и камнями и взмыл в небо с длинной змеей в клюве.
— Смотрите! Знак! Знамение! Oionos! — крикнул Оберманн рабочим. Он встал и показал на орла. — Бог посылает его с подветренной стороны. Он появился справа. Добрый знак! — Оберманн высоко подбросил свою белую парусиновую шляпу и шумно вздохнул. София никогда прежде не видела его таким ликующим.
Заметив ее удивление, Кадри-бей подошел к ней.
— Это знак великой победы, фрау Оберманн. Орел со змеей в клюве — священное знамение для нашего народа. Если бы птица появилась слева, это означало бы большое несчастье. Но справа она означает триумф.
— Я не подозревала, что в такие вещи до сих пор верят.
— Мы находимся в Трое. Время знамений не прошло. Посмотрите на мужа.
Оберманн обменивался рукопожатиями с рабочими.
София с новым интересом смотрела на Кадри-бея. Казалось, он воплощал собой незнакомое благочестие этих мест, где в рощах появлялись богини, а в небо взмывали орлы со змеями в клюве. Его внимательный взгляд снова задержался на Оберманне, который теперь раздавал пиастры.
— Ваш муж слишком щедр, — сказал он. — Эти люди не будут благодарны. Они станут просить больше.
— Он радуется, Кадри-бей.
— Ваш муж — человек больших страстей. Я наблюдал, как он в один момент переходит от гнева к восторгу. — При этом выражение лица Кадри-бея, казалось, говорило Софии — такие люди опасны.
И действительно, знамение оказалось не напрасным. К концу дня турецкие рабочие нашли к северу от сгоревшего места маленькую комнату. София сразу заметила частично сохранившийся человеческий скелет.