Исаак Ньютон. Биография - читать онлайн книгу. Автор: Питер Акройд cтр.№ 24

В свою очередь, Джон Локк отвечал Ньютону спустя две недели письмом, исполненным достоинства и надежды. «Верю, – писал он, – что я не потерял в вашем лице друга, коего весьма ценил». Отвечая на это послание, Ньютон признавался: «Нынешней зимой слишком часто засыпал у моего огня, и у меня развилась дурная манера сна, прибавьте к этому скверный недуг, который нынешним летом сделался сущей эпидемией». Он добавлял: «Когда я писал вам, в течение двух недель не нашлось ни единой ночи, чтобы я спал более часа, а пять ночей кряду я и вовсе не сомкнул глаз… Помню, что отписал вам, но решительно не могу припомнить, что именно сказал о вашей книге». О книге Локка он заявил тогда, что она «потрясает основы нравственности». В этот бессонный период он вообще много задумывался о нравственности. В уже упомянутых странных письмах к Локку и Пипсу он вновь и вновь выражал свой страх перед «волнениями», особенно связанными с «woemen»: вероятно, он испытывал глубинную подозрительность по отношению к чувственности. Сексуальное начало было его врагом.

Существует много рассказов о Ньютоновом «помешательстве», как его называли; некоторые из них принадлежат современникам описываемых событий. Так, один шотландский корреспондент Ньютона сообщил Гюйгенсу, что автор «Начал», после того как огонь охватил его бумаги и приборы, впал в необузданную ярость, и этот припадок длился восемнадцать месяцев. Новость распространилась по всей Европе, и спустя два года после происшествия некий немецкий философ писал, что пожар в доме Ньютона «помрачил его ум, а также привел к весьма бедственному положению».

В прошлом у него действительно случился пожар, а то и не один. От них не застрахован любой алхимик, но, по-видимому, пожары никак не повлияли на болезнь Ньютона. Да и сообщения о «помешательстве» оказались весьма преувеличенными. Он вовсе не лишился умственных способностей на полтора года: напротив, по сведениям Пипсова агента, восстановил душевное равновесие уже спустя пару недель после той внезапной неприятности – какой бы природы та неприятность ни была.

В связи с этим выдвигалось множество объяснений. Предполагали, что жизнь, полная напряженного труда и работы мысли, привела к временной утрате рассудка. Такое вполне возможно: интенсивные и длительные размышления способны вызвать серьезную депрессию. Не было человека в нашей истории, занимавшегося проблемами мироздания столь упорно и в столь суровых условиях. Кроме того, у Ньютона мог развиться синдром тревожности после публикации Principia Mathematica, когда его работа была явлена миру в своем первоначальном виде; к тому же его беспокойное состояние мог усугубить поединок с предыдущим монархом: в то время под угрозой находилось дело, которое его кормило. В более поздние годы ученого наверняка расстраивал тщетный поиск достойного поста, ставший основной темой его озабоченных писем и способный вызвать тревогу и подавленность.

Предполагали также, что на его душевном здоровье могли сказаться долгие годы, отданные алхимическим опытам, в особенности частое воздействие паров ртути. Среди симптомов ртутного отравления – бессонница и склонность к ложным параноидальным идеям; и то и другое имело место в случае Ньютона. Современные исследователи действительно обнаружили сравнительно большое содержание свинца и ртути в волосах Ньютона, столетиями хранившихся у его родственников. Но у него не проявлялись другие симптомы – скажем, дрожание конечностей или гниение зубов. Кроме того, очевиден тот факт, что Ньютон быстро выздоровел, тогда как при отравлении ртутью выздоровление – процесс длительный и непростой. И потом, ученый наверняка знал признаки такого отравления и не стал бы описывать их как симптомы загадочного «эпидемического недуга».

Конечно же на его состоянии каким-то неведомым образом сказалась и дружба с Фатио. Эмоциональный накал ее оказался очень высок, выше, чем водилось у тогдашних взрослых мужчин, и, возможно, панический страх Ньютона перед «волнениями» относился и к этому юноше. Здесь нелишне заметить, что в странном письме к Локку он писал о попытке последнего «поссорить меня с женщинами и иных подобных усилиях» (курсив мой). В свое время Локк и Фатио жили вместе в доме их общей знакомой, леди Мэшем. Они приглашали и Ньютона присоединиться к ним. Правда и то, что в ту несчастливую для Ньютона пору четырехлетняя дружба ученого с Фатио оборвалась, а затем так и не возобновилась. Остальное – лишь домыслы.

Какова бы ни была причина этого временного помрачения, ясно одно: Ньютон быстро оправился. Собственно, его душевная и физическая стойкость вообще достойна удивления: она ясно свидетельствует о тех запасах здоровья и энергии, которые он тратил на свою работу. Осенью 1693 года он возобновил переписку со своими корреспондентами, извиняясь (в том числе и перед Гюйгенсом) за то, что куда-то затерял их последнее письмо. В послании к Гюйгенсу он делает довольно неправдоподобное заявление: «Я ценю друзей гораздо выше, чем математические открытия». Впрочем, его могли отрезвить недавние переживания.

В последующие месяцы он переписывался с Дэвидом Грегори (недавно назначенным профессором астрономии в Оксфордском университете) по математическим и космологическим вопросам, планируя вместе с ним новое, исправленное издание «Начал», с полностью измененной структурой; он хотел также добавить статью о геометрии у древних, чтобы подкрепить свое собственное убеждение в том, что тайны Вселенной уже были известны его далеким предшественникам. Кроме того, Ньютон намеревался выпустить книгу, посвященную его оптическим открытиям: в конце концов она явилась миру под названием «Оптика». Грегори замечал, что «коль скоро подобная книга будет напечатана, она сможет соперничать с Principia Mathematica… Он сообщает неслыханные чудеса о цвете».

В тот же период Ньютон сопоставляет различные рукописи в ходе изучения Апокалипсиса и набрасывает проект математической программы для Христовой школы-больницы. [44] Он по-прежнему читает множество алхимических текстов: эта страсть так его и не покинула. Нет, он не был похож на человека, только что пережившего опасный или длительный нервный срыв.

И конечно же он не потерял свой скептицизм и здравый смысл. В ту пору много говорили о привидении, которое будто бы обитало в доме напротив ворот кембриджской церкви Святого Иоанна, на той же улице, где жил Ньютон. И вот однажды несколько студентов и преподавателей университета пришли в этот дом в надежде воочию увидеть загадочное явление. Ньютон заметил их, проходя мимо, и, судя по рассказу очевидца, разволновался и принялся их увещевать: «О! Вы глупцы, неужели у вас совсем нет разума, неужели вы не понимаете, что все подобные вещи – попросту надувательство и обман? Прочь, прочь, ступайте домой, не позорьтесь».

Лучшее свидетельство того, что Ньютон вполне сохранил свои мыслительные способности, – то, что в 1694 году он, помимо всего прочего, еще и заново взялся за теорию, которую сам называл «теорией Луны». Луна оставалась одним из его страстных увлечений, и однажды он даже признался, что «голова у него болела лишь во время лунных штудий». Проблема движения этого спутника в свете теории гравитации – задача, которую Ньютон так и не сумел решить. Впрочем, он сохранял прежнюю целеустремленность, по крайней мере в научной работе: он был уверен, что всякая задача имеет решение. В начале сентября 1694 года он вместе с Дэвидом Грегори посетил Гринвичскую обсерваторию, чтобы получить более точные результаты наблюдений Луны.