— Знаю, вы глубоко изучили законы, но истина лежит еще глубже. Эксмью поручил мне умертвить вас ядом. Он вам не доверяет, опасается, что вы выдадите его secreta secretorum.
[114]
— Лев всегда подкарауливает добычу в засаде.
— Он не лев. Он — улыбчивый лицемер, прячущий под сутаной нож. Мысли и мечты у него черные. Уж я-то знаю.
— Скажи-ка мне вот что. Ты сам принадлежишь к избранным?
— Стало быть, вам о нас известно? — в ответ барристер молча закивал головой. — Это затея Эксмью. Он все время подыгрывал и тем, и другим.
Халлинг понял, что его подозрения оправдываются: по распоряжению неких высокородных персон Эксмью с самого начала вел избранных в ловушку и очень скоро их предаст. Испугался Халлинг и за собственную жизнь. Если он прикончит Вавасура, его самого обвинят в тяжком преступлении и возьмут под стражу. В любом случае победа будет за Эксмью.
— Ответь мне на один вопрос: зачем ему добиваться моей смерти?
— Он подозревает, что вы как-то связаны с неким болтливым лекарем по имени Гантер. Во всяком случае, так я понял из его слов.
— Но лекарь-то мертв, — обронил Вавасур.
— Что?! Откуда вы знаете?
— Его тело выловили из Флита; голова вся в синяках от жестоких побоев.
— Не может быть! А кто нашел?
— Труп привезли из Кентистона на лошади. Коронер его легко опознал. Лекарь же был связан со всеми, кто занимается расследованием смертных случаев. Раньше он потрошил многих, а теперь сам выпотрошен, — не без удовлетворения заключил барристер.
— Его дух оставил телесную оболочку?
— Молодые умники теперь так выражаются? — Не дожидаясь ответа, Вавасур добавил: — Тот, кто его угробил, исчез. Без следа.
— Поверьте, сэр, это дело рук Эксмью. Вот уж истинный злодей. Вину за убийство он, несомненно, постарается свалить на вас. Вы — человек умный, зрением, слухом, чутьем не обделены. Судите сами. Если он вознамерился вас уничтожить, лучшего способа не найти.
— Пока что я не знаю, где он, но доберусь до него непременно.
— Нет-нет. Прекратите с ним всякие сношения.
И тогда перепуганный, дрожащий за свою жизнь барристер решил рассказать про козни Эксмью духовнику Генри Болингброка. Добиться в ближайшее время аудиенции самого Болингброка он не надеялся, зато мог попросить Феррура передать королю все услышанное на исповеди. После чего Уильяма Эксмью вместе с другими избранными возьмут под стражу. А сам Вавасур, быть может, даже получит награду от нового короля за то, что вскрыл заговор. Что же до общества «Доминус», то о нем — ни слова, ибо таково, несомненно, желание монарха.
— Потому молю вас, святой отец, — прошептал барристер в конце исповеди, — запомните мои простые, неприкрашенные речи и донесите их до слуха нашего доброго господина Генри. В великой сумятице и позоре, в которые ввергли нас эти вероломные подлые людишки, я уповаю лишь на Бога.
— Я досконально расскажу все моему доброму господину, и, с Божьей помощью, он займется ими, да так, что им не поздоровится. В такие времена король должен знать, кто ему друг, а кто враг.
— Безусловно.
— Передам только ему, и никому другому. А ты что решил, Майлз Вавасур?
— Большего я сделать не в силах, стало быть — точка. Ставлю на этом крест.
— Но ты раскаиваешься?
— Всем сердцем каюсь, что выбрал в прошлом неверный путь, темный, неправедный, тяжкий и ведущий в никуда.
— Ты говоришь это от чистого сердца и с искренней верой?
— Можете повесить меня за ноги, если я лгу.
— Дай Бог душе твоей райского блаженства.
— Оно дорогого стоит, тут одним пенсом не отделаешься, — с облегчением промолвил барристер, не без труда вставая с колен.
— Однако ж пенс его напоминает, — во-первых, своей округлостью, которая символизирует вечность, а во-вторых, благословенным ликом короля, оттиснутым на этой монете. — Священник запнулся. — Я имею в виду короля, вступающего в свои права.
— Как себя чувствует его милость?
— После триумфа в парламенте я государя Англии еще не видел. Но будь покоен. Когда поговорю с ним, сразу извещу тебя, как обстоят дела. — Священник едва слышно вздохнул при мысли о том, как на самом деле обстоят дела в этом мире, и тоже поднялся с колен. — По городу ходи с осторожностью. И прихватывай с собой надежного человека. Эксмью пока что не нашли. Возможно, порок еще разгуливает на воле. Известно, веером туман не рассеешь. И ради бога, не забудь: от «избранных» тоже добра ждать не стоит. Они могут тебе немало навредить.
— Благодарение Богу, святой отец, сейчас я чувствую себя сильнее, чем прежде. Я обрел то, чего страстно желал.
— Что именно?
— Раскаяние.
— То Святой Дух помазал тебя Господним елеем.
— Я смою прегрешения покаянными слезами.
— Когда кающийся плачет, вспоминая грехи свои, они ему прощаются. Прежде ты ведь плакать не мог, душа твоя была не способна скорбеть, она иссохла, точно бесплодная земля.
— Но я по-прежнему опасаюсь, что мои слова будут неверно истолкованы. Слишком долго я взирал на их черные дела. Эксмью вероломен.
— Кто может положить предел злоязычию?
— Многие будут трепать языком, их не остановишь ничем. Вода камень точит, размывает в песок.
— Ты сам заговорил о камнях. Скинь же каменную ношу. Если взваливаешь на себя непосильный груз, можно и надорваться.
— Тогда, святой отец, даруйте мне то, за чем я сюда пришел. Отпущение грехов.
Священник вновь вздохнул и откинул капюшон. Теперь они стояли лицом к лицу. Феррур пристально глянул на Вавасура, губы его шевельнулись, будто от жажды, и он тихим голосом наложил на барристера епитимью; Вавасур зарыдал в голос. Священник размашисто перекрестил ему лоб.
— Ego te absolvo…
[115]
— начал он; тем временем Вавасур творил покаянную молитву.
Когда обряд был завершен, священник взял барристера под руку:
— Бог даст, все обойдется. Пойдем на воздух. — Они вышли из часовни и зашагали по мощеному двору. — Какая громадная сегодня луна, храни ее Бог.
Барристер не откликнулся. Он был поглощен мыслями о епитимье, которая вынудит его уйти под чужеземные небеса: взвесив великие грехи, совершенные Майлзом Вавасуром, Джон Феррер велел ему бросить нажитое добро и тем же месяцем отправиться в паломничество в Иерусалим. Во время долгого странствия он обязан будет просить милостыню на пропитание, поскольку выйдет в путь в одном лишь рубище, с посохом и пустой котомкой.