Дом доктора Ди - читать онлайн книгу. Автор: Питер Акройд cтр.№ 64

Найти магический кристалл доктора Ди оказалось довольно просто. Я поднялся по лестнице, ведущей из главного зала Британского музея к останкам древней Британии. Кубки, кинжалы и четки лежали в стеклянных витринах, отражающих мое лицо; я задержался взором на маленьком человечке, вырезанном из камня, потом зашагал дальше. Я быстро миновал Римскую Британию и средневековый период; разнообразные церковные реликвии купались в приглушенном свете, словно плавая в прозрачных аквариумах, и это напомнило мне о воде из святого кларкенуэлльского колодца. Наверно, и ей, как этим старинным предметам, присущ неестественно ровный блеск былого?

Дальше начиналась Тюдоровская галерея, и узкий проход перед нею был освещен теми же скудными рассеянными лучами; я будто вступил под своды склепа. В самом проходе стоял шкаф с несколькими экспонатами – богато расшитой перчаткой, увеличительным стеклом, кучкой монет грубой чеканки. Но нужный шарик я заметил сразу. Он был меньше, чем я думал, размером всего с теннисный мяч; как же ангелам удавалось пробираться в столь тесное пространство и в его границах разворачивать перед доктором Ди целую духовную вселенную? Свет точно омывал хрусталик, не проникая внутрь самого стекла, и я без труда прочел маленькую карточку под ним: «Этот хрустальный шарик использовался Джоном Ди (1527—1608) для гадания, являющегося родом магической практики».

Позади кристалла был кусок ткани, расцвеченной синими, красными и желтыми изображениями; я представил себе, как набрасываю ее на собственные плечи, вздыхаю и поднимаю глаза к потолку своей полуподвальной комнаты. Я услышал, как кто-то кашлянул за моей спиной, но не отвел взора от хрустального шарика. Я видел лишь какие-то мерцающие на стекле световые блики и контуры; внутри все казалось смутным и расплывчатым, будто я глядел сквозь слезы на горящую свечу.

– Видишь, как он сияет?

Голос прозвучал позади меня, но я по-прежнему смотрел в камень.

– Да, – сказал я. – Прекрасно вижу.

– Словно самый драгоценный бриллиант.

– Ну, не так ярко. – Вымолвив это, я повернулся, но рядом никого не было. Кто же говорил со мной таким тихим голосом? Мне почудилось, будто поодаль, в толпе японских туристов, мелькнула чья-то фигура, но это было не более чем ощущением какой-то малозаметной перемены в поле зрения. Я снова посмотрел на шарик, но теперь не увидел в нем ровным счетом ничего.

От Грейт-Расселл-стрит до Кларкенуэлл-роуд я поехал автобусом. Лето уже близилось к концу, и, идя по площади к Клоук-лейн, я чувствовал в сыроватом воздухе бодрящую осеннюю свежесть. В саду кто-то плакал – похоже, ребенок. Отворив калитку, я сразу увидел сидящего на земле мальчугана; он поник головой и вцепился обеими руками в траву, а по щекам его текли слезы.

– Откуда ты взялся? – спросил я. – Тебя что, обидели?

– Меня зовут Мэтью.

– Меня тоже. Значит, мы тезки. Что с тобой стряслось?

– Я ведь совсем маленький. – Он еще плакал, но между всхлипами уже успевал переводить дыхание.

– Где ты живешь, Мэтью?

– У себя дома. Если я скажу тебе где, отец побьет меня. – С этими словами он посмотрел мне в глаза и зевнул. Не могу передать, какой меня охватил ужас, ибо я глядел на себя самого в обличье ребенка. Я видел это лицо на фотографиях, сохранившихся у матери. Но тут мальчишка вскочил на ноги и выбежал прочь из сада.

Я снова почувствовал то особое недомогание, или опустошение, которое, казалось, преследовало меня повсюду. Несколько секунд я простоял, пытаясь отдышаться; затем поспешил в дом и с громким треском захлопнул за собой дверь. По-моему, я дрожал, но все вокруг было тихо. Это разбудило во мне злобу, и я помню, как вызывал на свет Божий того, кто якобы притаился в этом доме и ждал меня. Никто, понятно, не откликнулся; тогда я чуть ли не в ярости распахнул дверь, ведущую в полуподвал, и опрометью бросился вниз по лестнице. Едва включив свет, я увидел символы на старой стене, но теперь меня почему-то больше манил прямоугольный контур под ними. Я прошел по каменным плитам и постучался в замурованную дверь.

Тогда стена раскрылась, и нечто проникло внутрь. По крайней мере, так мне почудилось тогда, но, переведя дух, я уже не мог отнести эту фигуру к какому-то определенному месту; она словно стала неким чувством у меня в груди. Затем мне послышались голоса.

«Я думал, что в камне видны лишь призраки, но теперь вы начинаете видеть и живых людей».

«На то Божья воля, сэр».

«Ах вот как? Божья или ваша собственная?»

«Вы знаете меня и должны помнить, что между нами никогда не было и тени лжи. Постойте-ка. Видите там нечто? Нечто в человеческом образе?»

«Я ничего не вижу. Совсем ничего».

«Говорю вам, доктор Ди, сей камень отворил врата ада. Эта комната, этот дом уже полны его исчадьями».

– Скажите, – громко произнес я, – вы верите в привидения?

«Вы что-нибудь слышите?»

«Я слышу только ветер».

– Есть теория, что они воплощают собой половую неудовлетворенность, а как по-вашему? А если призраки – это символы поражения, то что означает все прочее – запертая дверь, неубранная постель, плачущий ребенок? Как все это вписывается в общую картину? И что связывает вас с моим отцом? – Тут я понял, что в подвале звучит один лишь мой голос; но вместо того чтобы поддаться благотворному действию тишины и пустоты, я ощутил странное смятение. Мне хотелось слышать эти голоса, хотя бы ради того, чтобы уверить себя, что не все еще потеряно. Но разве мертвые могут говорить?

Светелка

О Господи, что это был за сон? Я вновь сидел у себя в кабинете, склоненный над своими бумагами, но видение темного града так глубоко потрясло меня, что я с трудом сдерживал вопль ужаса. До рассвета оставался еще час, и я обонял в горсти свое зловонное дыхание; что за жуткую ночь выпало мне пережить! Я помнил, как плыву в лодке, преследуемый своим двойником, как стою перед королевой, погрузившей руки в мое тело, но, конечно же, все это были только призраки и порожденья кошмара? Однако я ощущал, что внутренне изменился. Я видел мир без любви и отлично понимал, почему это зрелище было открыто мне не кем иным, как отцом: моя любовь к золоту намного превышала любовь к нему, и смерть его вызвала у меня в душе лишь отвращенье да страх. Так вот куда мне грозило попасть, если то был мир, созданный по моему собственному образу.'

Кто мог спасти меня от этого мрака? Один-единственный человек, но я так привык к его присутствию и его любви, что считал их почти не заслуживающими внимания; но спасти меня могла только моя жена. Нет, имелся лучший и более верный способ: я должен был спастись сам, вновь обретя те нежность и симпатию, которые некогда питал к ней. Мне следовало освежиться в водах того ключа любви, что есть в каждом человеке; но прежде надо было найти свой путь к сему ключу, к сему началу. Итак, я стал похож на статую, изваянную Праксителем: стоявшему перед ней казалось, что она смеется; стоявшему слева – что спит; с другого же бока она выглядела плачущей. Я повернулся к миру своей скорбной стороной и узрел его в новом обличье.