Ледяная кровь. Полное затмение - читать онлайн книгу. Автор: Андреа Жапп cтр.№ 34

Однажды Элевсия заметила:

— Она знала, что сильнее и решительнее нас, и поэтому принесла себя в жертву.

Его тетушка быстро опомнилась и замкнулась, словно устрица, отказавшись продолжать, несмотря на настойчивые просьбы Франческо.

О ком она говорила с Клэр, когда он неожиданно появился на пороге спальни своей матери?

— Она так похожа на Филиппину, что у меня сжалось сердце, когда я ее впервые увидела.

Тогда он был еще ребенком. Увидев его, женщины замолчали. А у него не хватило мужества засыпать их вопросами.

— Рыцарь! Рыцарь!

Рука, дергавшая его за рукав, вернула Франческо к реальности, в кабинет, куда он так стремился попасть и который отныне ненавидел.

— Мне так тяжело, рыцарь, и все же я знаю, что моя боль несравнима с вашей. Вы потеряли мать. Я потеряла сестру и своего единственного друга. Один из прекрасных светочей, озарявших нашу жизнь, потух. А ведь такие светочи столь редко встречаются, что исчезновение каждого из них причиняет невыносимую боль. Но время не ждет, рыцарь, умоляю вас... Скоро часы пробьют к заутрене...* Следуйте за мной в библиотеку. Я отдам вам письмо и планы.

Франческо пошел за ней. Каждый шаг давался ему с величайшим трудом. Аннелета взяла с полки бесценные документы и протянула их рыцарю. Он спрятал пергамент под сюрко и повертел письмо в руках. Он мысленно видел Элевсию, сидящую за рабочим столом. Склонив голову, она выводила эти слова, которые ему было сейчас страшно читать. Когда? Предчувствовала ли она свой скорый конец? Аннелета не поняла причины замешательства Франческо и участливо спросила:

— Вы хотите, чтобы я ушла, оставив вас наедине с письмом?

Франческо покачал головой и искренне сказал:

— Бога ради, сестра, останьтесь. Ваше присутствие успокаивает меня. Это правда, что... Это правда...

— Что она так близка к нам, что мы чувствуем ее присутствие, хотя и не можем присоединиться к ней?

Франческо пристально посмотрел на Аннелету, удивившись, что она так легко прочитала его мысли. Сестра-боль-ничная уточнила:

— Так случается с прекрасными сильными душами. Такими, как ее душа. Они немного задерживаются, чтобы помочь нам найти верный путь в потемках.

Опустив голову, Франческо распечатал послание, написанное за несколько дней до убийства. Значит, Элевсия знала.

Мой дражайший племянник!

Когда Вы будете читать эти строки, меня не будет рядом с Вами, и я не смогу поцеловать Вас. Но не бойтесь, я всегда буду следить за Вашей жизнью. Я уверена, Господь окажет мне эту милость.

Теперь я должна заполнить лакуны нашей истории, по крайней мере те, о которых известно только мне одной. Я так долго не решалась это сделать только из-за того, что мы боялись, как бы отдельные сведения не направили Вас по ложному пути. Мы? Четыре сестры: Ваша мать Клэр, Клемане, Филиппина и я.

У меня мало времени. Я чувствую, что с минуты на минуту она поглотит меня. Кто? Убийца. Тень.

Мне необходимо поведать Вам о людях, посвятивших свою жизнь расчетам, стратагемам, уловкам. Но также и любви, доверию, взаимопомощи и самоотречению. Не заблуждайтесь на мой счет. Я всего лишь самая ничтожная, самая робкая из сестер по крови и духу. Как ни странно, но именно я пережила их, хотя три другие сестры были более талантливыми. Столь странный выбор не давал мне покоя, но я вынуждена признать, что мне так и не удалось понять его причину.

Прежде чем перейти к мучительным признаниям, я хочу вновь сказать Вам, как сильно я Вас любила, как сильно люблю и буду любить целую вечность. Ваше появление в нашем счастливом доме, моем и Анри, было настоящим благословением, несмотря на горе, охватившее нас после смерти Клэр и Александрины, Вашей юной сестры. Вы были солнцем и надеждой, которых нам так недоставало. Вы были для меня последней причиной жить дальше. Вы знаете, что Клэр навсегда осталась в моем сердце. Тем не менее, боже мой, как мне нравилось называть себя матерью! Боже, какие усилия мне приходилось делать, чтобы никогда не забывать, что для Вас я была всего лишь второй матерью!

Итак, четыре сестры, четыре женщины, в том числе несгибаемая Филиппина. Вероятно, Вам казалось удивительным, что я никогда не рассказывала о ней, избегала отвечать на вопросы о Вашей тетке, которую Вы никогда не видели. Помните, в таких случаях я переключала Ваше внимание на книгу, дерево, другую историю? Мне — нам — было так тяжело Вам врать, что мы предпочли хранить молчание...

Казалось, Элевсия не спешила выводить следующие буквы, словно ее вновь охватили сомнения. На первой букве слова стояла клякса, показывавшая, что аббатиса слишком долго держала перо в чернильнице.

...Передо мной проносится множество образов, таких важных, таких сложных... Филиппина, восхитительная греза! Она была до того красива, что у всех захватывало дыхание. Вам, безусловно, трудно поверить мне, но, по общему мнению, даже по мнению Вашей матери, небо одарило Филиппину таким умом и изяществом, что она была просто чудом. Мудрость Филиппины можно было сравнить только с ее красотой, добротой, состраданием. Ангелы, сгрудившиеся над ее колыбелью, оспаривали друг у друга право наделить ее всевозможными достоинствами. Ах... А как смеялась Филиппина! Сейчас я отдала бы все, чтобы вновь услышать ее смех. Любой пустяк мог вызвать у нее улыбку. Но за этой веселостью, озарявшей жизнь любого, кто приближался к ней, скрывались сила, мужество, удивительная решимость. Филиппина ничего и никого не боялась, кроме Бога. Этому столь верному портрету не хватает одного уточнения, причем фундаментального. Как Клэр, Ваша мать, и я в некоторой степени, Филиппина обладала даром предвидения, о котором, в отличие от меня, никогда не говорила. Но и никогда не пыталась от него избавиться. Меня же терзали видения, а я из трусости пыталась прогнать их. Клеманс видения не посещали, хотя она, наделенная особенной восприимчивостью, предчувствовала события и распознавала людей так же верно, как и мы. Клэр использовала видения. Филиппина шла за ними до конца.

Итак, с ее стороны это не было ни безумием, ни прискорбной ошибкой и еще меньше смертным грехом. Когда на ее пути появился этот мужчина, о котором мне ничего не известно, она поняла, что должна родить от него ребенка.

Как Вы понимаете, свою беременность она держала в тайне. Первую половину беременности Филиппина жила в Италии, у Вашей матери, вторую — у нас, в Нормандии.

Слезы наворачиваются мне на глаза, дорогой мой, ибо конец близок: конец этого письма, которое Вы читаете, и конец Филиппины. Повитуха призналась, что никогда в жизни не принимала столь тяжелых родов. Началось обильное кровотечение, приковавшее Филиппину к кровати. Ничто не помогало. Ни молитвы, ни уход, ни мои слезы. Я вижу огромные серо-голубые глаза, ее исхудавшее лицо. Я вижу ее иссохшие от жара губы. Однажды утром, когда я задремала, сидя подле нее, я проснулась, почувствовав, как ее рука коснулась моей. Радостным голосом она произнесла: «Дорогая, прогони эту гадкую печаль. Я чувствую себя хорошо. Так оно и должно быть, я знала. Храни меня в своем сердце, дорогая сестра. Заботься о моем ребенке. Он важнее всех нас». Она улыбнулась, вытянула губы для последнего поцелуя и упала на подушку. Я оставалась с ней до третьего часа*. Плач ребенка вырвал меня из головокружительного и вместе с тем сладостного небытия, в которое я позволила себе провалиться. Необходимость заботиться об Аньес, избранном агнце, несомненно, позволила мне побороть ужасную тоску.