Логово зверя - читать онлайн книгу. Автор: Андреа Жапп cтр.№ 33

Аньес в этом не сомневалась. Казалось, густая тень нависла над обычно радостным, ясным лицом казначеи. Та продолжала:

– Я боюсь неведомого, форму которого я никак не могу представить… Словно пагубная туча готова опуститься на нас, словно злобный зверь крадучись подбирается к нам. Вы подумаете, что я рассуждаю как безумная суеверная старуха…

– Конечно, нет. Вы лишь подтвердили мои подозрения. Я тоже опасаюсь… не знаю чего.

Это была не совсем ложь, но и не совсем правда. Страхи Аньес имели более определенную форму: Эд. Однако, в отличие от казначеи, Аньес чувствовала, что тайком замышляется нечто более грозное, которое вскоре обрушится на них, словно удар бича.

Жанна д'Амблен колебалась, но потом все-таки решилась:

– Безусловно, я сегодня приехала, чтобы проведать вас, но также… как бы это лучше сказать… Одним словом, мы хотели бы знать, не открыл ли вам мессир де Брине… не знаю, какую-нибудь деталь, которая помогла бы нам разобраться, успокоить нашу матушку, лучше понять, может быть, даже помочь ей защитить других несчастных жертв?

– Нет. Откровенно говоря, у меня такое чувство, что он, как и мы, блуждает в потемках.

Вскоре после отъезда казначеи Аньес решила немного отвлечься от грустных мыслей. Она пошла на голубятню, чтобы проверить, вернулся ли Вижиль. Все уже привыкли к его таинственным прогулкам. Порой он исчезал из голубятни на целый день, но по вечерам всегда возвращался проведать своих голубиц. Аньес не видела Вижиля со вчерашнего дня, и какое-то смутное беспокойство за птицу примешивалось к и без того мрачному настроению, не покидавшему ее. Некоторые охотники стреляли поспешно, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.

В голубятне Вижиля не было. Не сидел он и на коньке крыши мануария. Она погладила одну из подруг Вижиля, но та вдруг принялась яростно клевать ее руку, что показалось Аньес дурным предзнаменованием.

Великолепный гнедой жеребец застыл, как мраморная статуя, едва всадник слегка ударил его ногой. Весь покрытый потом, он фыркал, но ни один мускул его мощной шеи даже не вздрогнул. Он понимал, что сидевший на нем верхом искусный наездник натягивал свой турецкий лук, сделанный из двух бычьих рогов, стянутых металлической скобой.

Оперенная стрела длиной в три фута со свистом устремилась на штурм неба. Она могла бы продолжить свой полет и дальше, преодолев еще метров сто, но угодила в мишень, взмахнувшую крыльями от удивления, но и от боли тоже, а затем, закружившись в водовороте перьев, упала к ногам охотника. Всадник соскочил с жеребца и нагнулся, чтобы подобрать птицу. Стрела проткнула ее насквозь, войдя‹$ грудь и выйдя за сочленением крыла. Рука, затянутая в перчатку, застыла в нескольких сантиметрах от прекрасной шеи с розовато-лиловым отливом, обагренной алой кровью. Одну из мощных лапок птицы сжимало кольцо, ко второй же лапке была привязана записка. Лицо охотника скривилось от досады. Он убил почтового голубя, великолепную птицу, о которой ее законный владелец будет, несомненно, жалеть. Да уж, прекрасная добыча, ничего не скажешь! Ему придется возместить ущерб сеньору или монастырю, которым принадлежал голубь, хотя он и убил его на своих землях. Но вскоре эта досада сменилась другой: его зрение слабело. Он, некогда способный следить за охотящимся ястребом, не упуская его ни на мгновение из вида, вскоре начнет путать голубей с обыкновенным фазаном! Тайные проделки возраста. С каждым днем он все сильнее ощущал его подрывную работу. Скоро ему исполнится сорок три года. Разумеется, он еще не старик, он совсем недавно распрощался с молодостью. [54] Но все же его суставы ноют после долгого дня, проведенного в седле, и ему уже не хочется проводить ночи вне дома, спать где придется. Если верить трактату «Четыре возраста человека», написанному сорок лет назад Филиппом Новарским, ему осталось прожить всего лишь несколько прекрасных лет до того, как он начнет стареть. Артюс д'Отон снял перчатку с правой руки и ущипнул себя. Обветрившаяся кожа, задубевшая от того, что его руки в течение многих лет подряд не выпускали оружия, теперь истончилась. Казалось, местами она хочет сойти с плоти, которую защищала. Что касается запястья, то на нем и вовсе не осталось мышц.

– Черт бы подрал эти годы, – процедил он сквозь зубы.

Годы пролетели стремительно, но все же он смертельно устал от них. Один день сменял другой, и так до бесконечности. Он даже не мог отличить их друг от друга.

Родившись в царствование Людовика IX, [55] он вырос при Филиппе III Храбром, коннетаблем которого был его преждевременно скончавшийся отец. Артюсу д'Отону исполнилось девять лет, когда родился Филипп, ставший четвертым из королей, носивших это имя. Он обучал будущего юного короля премудростям охоты, искусству стрелять из лука. Уже тогда чувствовалось, что тот, кого впоследствии назовут Красивым, наделен несгибаемым, суровым характером. Артюс д'Отон был убежден, что Филипп, если будет следовать мудрым советам, станет не только великим королем, но и тем, кем следует восхищаться издалека. Поэтому он поблагодарил зa оказанную ему честь, но отказался от обременительной должности своего отца, которую мог бы занять благодаря своей дружбе с монархом, тем более что должность стала почти наследственной. Артюс отправился путешествовать по свету, встречался со многими людьми, переменил множество пристрастий, побывал на Святой земле, откуда увез несколько удивительных впечатлений, пылкое неистовство и многочисленные раны, которые теперь давали о себе знать при приближении грозы. И хотя он своим умом и мечом служил многим праведным делам, ни одно из них не захватило его настолько сильно, чтобы он посвятил ему всю свою жизнь. Он вернулся во Францию, не претерпев тех душевных изменений, на которые надеялся, и вновь погрузился в однообразную скуку сменявших друг друга похожих дней.

Затем он с головой ушел в заботы о своем маленьком графстве. Его отец совсем не занимался графством, все свои силы отдавая политике короля. А забот Артюсу хватало. Ему пришлось усмирять, более или менее жестоко, мелких дворян, которые вцеплялись друг другу в глотку, методично захватывая земли, не принадлежавшие им. Овдовев в тридцать два года, он почти забыл черты лица своей хрупкой супруги, умершей вскоре после рождения их сына. Малыш Гозлен унаследовал от матери слабое здоровье. Когда малышу было четыре года, он умер от истощения. Горе отца сменилось яростью животного, уничтожающего все на своем пути. В течение нескольких недель эта ярость полыхала в замке, терроризируя домочадцев до такой степени, что слуги прятались, как маленькие зверюшки, едва заслышав неистовый топот его шагов. Две смерти. Две нелепых смерти. И ни одного наследника. Только гнетущее одиночество и сожаление о том, чего не было.

Артюс д'Отон стряхнул с себя оцепенение. Если он вновь позволит своим мыслям вступить на этот отравленный путь, день будет неизбежно испорчен. Еще один день.