Бастион одиночества - читать онлайн книгу. Автор: Джонатан Летем cтр.№ 97

— Вот этот, — прошептала Франческа, теребя меня за руку. — Он от твоего отца просто без ума.

Это ты от него без ума, подумал я, но промолчал. От тебя исходят невидимые лучи, поэтому ты везде и во всем видишь свою любовь к отцу.

Окутанный облаком парфюма и эмоций Франчески, я рассматривал человека в галстуке-бабочке, продолжавшего громко говорить в микрофон, и размышлял о том, почему она вдруг так разволновалась.

— Перед вами, дамы и господа, еще один большой друг и помощник нашего уважаемого почетного гостя!

Вот при каких обстоятельствах я впервые увидел Зелмо из оргкомитета — человека, о котором так много говорила Франческа.

Ресторан «Бонджорно» был ужасен, но, наверное, и не догадывался об этом. Клиентам все здесь преподносилось с агрессивной напыщенностью, будто вам самим не хватало сообразительности и без подсказок вы не оценили бы по достоинству ни чесночный хлеб, ни индивидуальные вазочки для оливковых косточек, ни накрахмаленные салфетки в бокалах, ни отчетливое произношение официанта, зачитавшего для вас многочисленные названия фирменных блюд. Зелмо Свифт взялся лично заказывать вина: обратился к каждому из присутствующих и удостоверился, что выбрал именно то, чего желает гость.

— Этот ужин дарю вам лично я, а не «Запретный конвент», — подчеркнул он. — Все остальные пусть довольствуются кошмарной гостиничной едой. Уж я-то знаю, чем там могут накормить, потому всегда стараюсь хотя бы раз сводить своих друзей в заведение поприличнее.

— Очень мило, — сказал я, чтобы хоть как-то отреагировать.

За столом Зелмо говорил так же оглушительно. Его голос звучал, как раскаты грома, потрясая всех присутствующих. При этом Зелмо мастерски умел оборвать речь, когда кто-нибудь подзадоривал его обычными «Шутишь?» или «Ну, ты даешь!». В такие моменты его лицо, да и весь облик говорили о том, как хочется ему продолжить свой спич.

— Ужин и дружеская беседа! — провозгласил он. — Вот она, настоящая жизнь. А в отеле остались одни мумии. Да благословит их Господь.

«Не ты ли предводитель этих мумий?» — мелькнуло у меня в мыслях. Однако я понимал, что наш ужин при свечах задуман только для того, чтобы подчеркнуть заслугу Зелмо в организации конвента.

— Я выбрал этот ресторан, в частности, еще и потому, что подумал: мадам Кассини непременно оценит по достоинству лучшую на всем калифорнийском юге итальянскую кухню.

В глазах Франчески, сидевшей справа от Зелмо, блеснули шаловливые огоньки. Я нисколько не сомневался в том, что итальянское происхождение позволяет ей лишь проводить различие между несколькими видами пиццы в пиццериях на окраине Бруклина. Был уверен также и в том, что этот ресторан далеко не лучший на калифорнийском юге. А может, даже и в Анахайме.

Одеяние Зелмо и манера держаться искусно маскировали его возраст. По всей вероятности, ему, как мне или Джареду Ортману, было лет тридцать — тридцать пять. Во второй уже раз за этот бесконечный день я пришел к выводу, что своим поведением и внешним видом сильно отличаюсь от своих всеми уважаемых ровесников — представителей других профессий. Я больше походил не на взрослого, состоявшегося человека, а на служащего автозаправки или вообще бомжа. По неряшливости моей одежды нетрудно было догадаться, что я вырос совсем не в той среде, в которой воспитываются Джареды и Зелмо, а допотопные очки в металлической оправе красноречиво говорили о том, что на контактные линзы у меня просто не хватает денег. В Лос-Анджелесе моя непрезентабельность напоминала о себе на каждом углу. В Беркли же, до сих пор нежившемся в мечтательности шестидесятых, я никогда не задумывался о своей наружности.

Принесли вино, и Зелмо тут же его попробовал.

— Превосходно! Вам точно должно понравиться, — обратился он ко мне. Очевидно, с надеждой молча просидеть весь ужин в качестве просто сына почетного гостя надо было распрощаться. Я должен был поддерживать светскую беседу с этим говоруном.

Отец сидел слева от меня, от Зелмо его отделяла Франческа. Между мной и хозяином вечера расположилась его подруга Лесли Каннингем. В своем сером костюме она очень походила на актрису, игравшую в одном телешоу девушку — начинающего юриста и, как позднее объявил Зелмо, действительно была начинающим юристом — работала в его фирме. Я не утруждал себя гаданиями о том, что скрывается под этим идеально сидящем на ней серым костюмом; подружка Зелмо меня не интересовала. Я подумал, что в Беркли на такую даже не посмотрел бы. Она выглядела как обыкновенная банковская служащая или офис-менеджер — была типичной тривиально-модной калифорнийской блондинкой. Меня абсолютно не волновала ее связь с Зелмо, я не думал сейчас ни о том, что самое прекрасное в жизни достается даром, ни об отношениях между мужчиной и женщиной.

Дамы по обе стороны от Зелмо беспрестанно о чем-то болтали, разбавляя своим щебетом его громогласные выступления. Отец сидел в мрачном молчании. Наверное, мы были с ним одного поля ягода, с той лишь разницей, что он заработал этот ужин двумя десятками лет работы. От меня ожидали по меньшей мере выражения восторга и благодарности. Авраам подобным никого не жаловал — и это, как я выяснил на сегодняшней творческой встрече, была его торговая марка.

Сомелье повторно наполнил наши бокалы. Я уже собрался пригубить вино, но Зелмо потребовал:

— Тост!

— За тебя! — воскликнула Франческа. — И за твою щедрость!

Зелмо покачал головой.

— Я сам хочу сказать тост. Когда я предложил Аврааму приехать на «Запретный кон» в качестве почетного гостя, естественно, рассчитывал, что он проявит себя здесь так же ярко, как и в работе. Но никак не мог предположить, что с ним приедет настолько красивая, восхитительная женщина! Франческа и Авраам, ваша история трогает меня до глубины души. Пускай поздно, но вы все-таки нашли друг друга в этой жизни. — К тому моменту, когда Зелмо поднял бокал, его голос звучал уже как рев: — За человеческое сердце, требующее любви!

Люди за соседними столиками повернулись в нашу сторону, не понимая, в чем дело.

Мы чокнулись, выпили, официант принес блюдо с жареными кальмарами, а эти двое, в чью честь был произнесен тост, приглушенными голосами начали о чем-то спорить. Зелмо обнял за плечи Лесли и чуть наклонился, обращаясь ко мне:

— Расскажите, каково было взрослеть в доме нашего великого Авраама.

Наверное, на моем лице отразилось нечто ужасное, потому что Зелмо тут же сказал:

— Если не хотите, можете не говорить. Я прекрасно знаю, что характер у Авраама не сахар. Но только во мраке и страданиях рождается все великое. Жаль, что мало кому об этом известно. Из собравшихся в отеле, наверное, никому. — Он рассмеялся. — Вот Лесли, к примеру, еще не знает, почему год за годом я упорно организую эти конвенты. Сама она ни за что сюда не приехала бы.

— Я не люблю фантастику, — сказала Лесли, защищаясь.

— А я рос, любя ее, моя дорогая. Всю без исключения. «Звездные войны», «Звездный путь» — я их просто обожал. Может, Аврааму мое откровение и не по душе, но я говорю правду. Позднее у меня начал развиваться вкус. Вот так все и происходит, Лес, — благодаря развитию. Как в фильме. Во всех великих людях, имеющих отношение к научной фантастике, я обнаруживаю ту же несносность характера, ту же жесткость, которая привела меня сюда. Только вот никто не платит вашему отцу шесть тысяч баксов в год, верно?