— Мое почтение, дон Нэнэ, да благословит вас Господь!
— Приветствуем, Калуццэ!
— Извиняйте за беспокойство. Может, я помешал? Может, ваше степенство заняты?
— В данную минуту я свободен. Что-то случилось?
— Ну да.
— И чем же на сей раз отличился мой зять Пиппо?
— Не, в этот раз дон Пиппо Дженуарди ничем таким не отличились. Но потому как вы велели доглядывать, что на складе вашего зятя делается, я пришел сказать, что дон Пиппо получили письмо из Монтелузы, из префектуры.
— Тебе удалось его прочитать?
— А то нет! Дон Пиппо уехали в Фелу, так я и полюбопытничал, про что там написано. Без малого неделю разбирал.
— И о чем письмо?
— Там сказано, что дону Филиппе, заместо того чтоб в префектуру, на почту-телеграф надобно было писать. Короче, ошибку ваш зять сделали.
— А на кой хрен моему зятю почта-телеграф?
— Хочут, чтоб линию телефонную им провели.
— Ты уверен? Может, ты неправильно прочитал?
— Вот вам крест!
— Но для чего этому греховоднику телефон? С кем он собирается разговаривать?
— В письме про то ничего не было.
— Тут дело нечистое. Не спускай с него глаз, Калуццэ. В оба смотри. И мне обо всем докладывай, о каждой мелочи.
— Не извольте сумневаться, ваше степенство.
— Вот, возьми, Калуццэ.
— Зачем это вы?
— Бери, бери, Калуццэ. И помни, что я сказал: в оба смотри.
Г
(Пиппо — Танинэ)
— Танинэ, нам нужно поговорить.
— Сперва поужинай, Пиппо. Смотри, что я приготовила. Пальчики оближешь. Твоя любимая печеная треска с маринованной цветной капусткой.
— Извини, Танинэ, совсем есть не хочется. Кусок в горло не полезет.
— Что с тобой? Ты заболел? Простудился? У тебя давление? Не пугай меня, Пиппо!
— Кабы простудился, кабы давление, было бы еще полбеды. Душа у меня болит. Пойду лягу.
— Все-таки покушал бы. Хоть немного, самую малость.
— Сказал, нет! Сколько можно повторять?
— Ну, хорошо. Хочешь поговорить, давай поговорим.
— Танинэ, мне помощь нужна.
— Я тебя слушаю.
— Ты должна поговорить с отцом.
— Что я должна ему сказать?
— Что нам деньги нужны.
— Нет, Пиппо, уволь, я про деньги с отцом говорить не стану. Одному Богу известно, чего мне стоило выпросить у него на самобежный экипаж, который тебе взбрело в голову купить. Знаешь, что мне тогда папа сказал? «Это последний раз, так и передай своему нечестивцу, своему бездельнику мужу».
— Нечестивцу? Бездельнику? А кто с утра до ночи потроха себе надрывает на этом говеном складе? Да, да, говеном! Видела бы ты склад братьев Тантерра в Феле. Вот это я понимаю! Трое конторщиков и пять продавцов! Лес из Канады приходит, из Швеции. А я должен довольствоваться парой местных досок и аховым работничком вроде Калуццэ Недовертыша! Я задыхаюсь! Расширяться надо! Мне размах нужен! Для этого ты должна поговорить с отцом!
— Дудки! Не стану я с ним говорить! Знаешь, что он мне ответит? «Если Пиппо деньги нужны, пусть продаст свой самокат. Авось кто-нибудь да купит, — не может быть, чтоб не нашлось второго такого идиота, как он».
— Да вы в своем уме — ты и твой папаша? Мой самокат солидность дает, престиж. Знаешь, что было в Феле, когда я туда на нем приехал? Столпотворение! Фурор! Народу набежало видимо-невидимо! Братья Тантерра, и те на улицу выскочили, рты поразевали! Если я свой самокат продам, скажут, что я без пяти минут банкрот, что я пузыри пускаю.
— А почему бы тебе кредит в банке не взять?
— Уже взял, теперь отдавать надо. Все, Танина, поговорили! Пойду лягу — может, заснуть удастся. А ты как, собираешься ложиться?
— Со стола уберу, помоюсь, помолюсь и приду. Дожидайся меня, не спи.
— Ой мамочки ой мамочки ой хорошо ой мамочки ой как сладко еще еще еще ой мамочки вот так вот так вот так ой умираю умираю ой сейчас умру только не останавливайся умоляю не останавливайся ой мамочки что ты делаешь Пиппо почему остановился?
— Устал.
— Что ты делаешь? Ты выходишь? Выходишь? Нет нет ради бога давай еще вот так глубже глубже ой мамочки вот так вот так весь весь еще еще ой мамочки…
— Поговоришь, сука, с отцом?
— Да да да поговорю поговорю называй называй меня сукой!
Д
(Пиппо — командор Лонгитано)
— Могу я с вами поговорить?
— Командор Лонгитано! Вот так удача! Я как раз вас искал.
— А я вас. Выходит, нам обоим повезло. В равной степени.
— Вы шутите, командор! Мне ли с вами равняться? Вы всегда будете выше меня. А Пиппо Дженуарди как был перед вами букашкой, так букашкой и останется.
— Сначала я говорю или вы?
— Сначала вы, командор. Мне первым говорить уважение не позволяет.
— Тогда слушайте. Адрес, который вы мне любезно сообщили в тот вечер в собрании, оказался верным. Я отправил в Палермо двух своих друзей, но они опоздали, должник моего брата больше не живет на площади Данте. В своем письме из Фелы вы меня предупредили, что он может переехать, вот он и переехал. Никто из соседей не смог сказать моим друзьям, в какую щель забилась эта помойная крыса. Ничего не поделаешь. В любом случае хочу вас поблагодарить… Кстати, вы получили ответ из префектуры?
— Да, командор.
— А что это вы улыбаетесь? Может, изволите объяснить? Терпеть не могу, когда ни с того ни с сего мне в лицо смеются.
— Прошу прощения, командор. Извините.
— Хочу вам сказать, что если мои друзья не нашли дорогого синьора Ла Ферлиту, это вовсе не означает, что он может спать спокойно. Я никому не позволю водить себя за нос, ясно? И своего любимого брата Нино тоже. Его нос все равно что мой. Ясно?
— Яснее ясного.
— Дело не в жалких двух тысячах лир моего брата, которые прикарманил Саса Ла Ферлита, а в принципе. Вы меня понимаете?
— Еще бы! С полуслова.
— Вот и хорошо. Следственно, если вам случайно станет известно, куда этот сукин сын переехал, вы мне немедленно сообщите.
— Само собой разумеется. Так что зря меня обижаете, командор. А почему я только что улыбался? Да потому, что вы не спросили, зачем я вас искал.
— Зачем же? Объясните.
— Объясняю. Синьор Розарио Ла Ферлита. Дом Бордоне. Проспект Тюкери. Номер пятнадцать. Палермо.
— Вы уверены?