— Смотри, я буду ждать. — Сонька снова поцеловала парня. — И будь осторожен. Ты должен беречь себя. Как папа будущего ребенка.
Он, пораженный, повернулся к ней:
— Ты… беременна?
— Похоже, да.
Он взял ее руку, стал целовать длинные пальцы.
* * *
Особняк был двухэтажный, обнесенный высокой железной оградой. Свежая штукатурка на стенах дома и аккуратно подстриженные кусты указывали на заботливого хозяина.
Михаил, одетый в строгое пальто, не спеша и достойно вышел из экипажа, направился к воротам. В будке при входе оказался бравый солдат с ружьем в руках, который при появлении Блювштейна выглянул из окошка и строго полюбопытствовал:
— Чего желаете, господин?
Тот на секунду растерялся, однако быстро нашелся, бодро, чуть ли не по-военному ответствовал:
— По приглашению Варвары Тихоновны.
— Как доложить?
— Господин Александр Ковалев из гостиницы «Метрополь».
— Просим подождать.
Служивый прикрыл окошко и позвонил в колокольчик, на звук которого тут же прибежал второй солдат.
— Доложи барыне, что пожаловал господин Ковалев из гостиницы… — приказал первый солдат, забыв наименование гостиницы. — Из какой гостиницы, господин хороший?
— Из «Метрополя», господин Ковалев, — просто, хоть и раздраженно повторил Блювштейн.
— Ковалев из «Метрополя»!
Второй солдат убежал, охранник на воротах и Михаил скучали.
— И что ж, — поинтересовался гость, — всегда так охраняют барыню?
— А то как же? — удивился солдат. — Так велено.
— Чтоб не своровали, что ли? — засмеялся Блювштейн.
— Всяко бывает, — рассудительно сообщил страж. — Всякий народ по улице ходит. Бывают такие, что и украсть могут.
— Барыню, что ли?
— И даже барыню. Муж у барыни был оченно большой генерал.
Второй солдат вскоре вернулся, передал распоряжение.
— Велено пускать!
Михаил вошел во двор, в сопровождении солдата зашагал к парадному входу. По пути заметил, что несколько солдат метут двор, а некоторые — тоже солдаты — кормят в конюшне лошадей, выносят навоз и прочий мусор.
В самом особняке провожатый передал гостя вышколенному дворецкому, и тот повел Михаила по широкому лестничному маршу на второй этаж. Наверху дворецкий принял пальто гостя и отпустил Блювштейна, жестом показав вперед:
— Милости просим в открытую дверь.
Михаил открыл резные двери и ошеломленно остановился: зал сверкал позолотой, хрусталем, дорогой мебелью, тяжелыми гардинными шторами.
Вдова, увидев вошедшего молодого человека, поднялась с изысканного кресла и двинулась навстречу.
— Боже, Александр! Не верю собственным глазам. Неужели вы сдержали слово?
Он галантно поцеловал ей руку, так же галантно проворковал:
— На чем основаны ваши сомнения, Варвара Тимофеевна?
— О, вы даже помните имя?
— Я буду помнить его всю жизнь.
— Опасные слова произносите, — кокетливо прищурила глаза вдова. — А вдруг и на самом деле такое случится?
— Буду счастлив.
Они прошли к столику и креслам в центре зала, Блювштейн вежливо дождался, когда дама опустит свой зад на сиденье, после чего тоже сел. На столике стояли вазы с фруктами и сладостями, вино. Бесшумно возник дворецкий, разлил вино по бокалам и так же бесшумно удалился. Генеральша подняла бокал.
— За вас! Благодарю за пунктуальность и смелость.
— Смелость? — удивился Блювштейн.
— Да, смелость. Потому что решиться на визит к столь почтенной даме — это чего-то да стоит.
Михаил сделал глоток, с полуулыбкой взглянул на Варвару Тимофеевну.
— Думаю, визит будет чего-то стоить.
Дама хохотнула, поставила бокал на столик.
— Ваша очаровательная супруга отпустила вас?
— Как и у жен, у мужей тоже есть свои уловки, Варвара Тимофеевна.
— Я хочу вас попросить, — она дотянулась сухонькой ручкой до его руки, сжала, — именуйте меня просто Варвара. Слышать из ваших уст Варвара Тимофеевна — пытке подобно. Несмотря на возраст, я была и остаюсь женщиной.
— Хорошо, Варвара, — согласился Блювштейн.
— Благодарю. — Дама снова отпила вина, и было видно, что она волнуется. — А ваша супруга действительно хороша. О ней судачил весь ресторан!
— Это комплимент или осуждение?
— Нет, что вы?! Безусловно комплимент. Женщина должна обращать на себя внимание.
— Мы будем говорить о мужьях и женах? — насмешливо спросил Блювштейн.
— Почему бы нет? В этом нет никакого ханжества. Можете задать любой встречный вопрос.
Михаил выпил вина.
— Как давно вы похоронили супруга?
— Чуть более года. И знаете, устала от одиночества и тоски. Захотелось жизни!
— Поэтому вы рискнули пойти в ресторан?
— Вы хотите сказать, рискнула пойти одна? Это вы хотели сказать?
— Примерно.
— А что мне оставалось? Похоронить себя заживо? Подруг нет, мне муж запрещал с ними общаться. Пить вино в этом склепе, а утром бродить по нему с разламывающейся головой? Я очень давно не выходила в свет. Болезнь мужа, траур, косые взгляды сослуживцев… Это очень суровое испытание. Александр. Поэтому и рискнула отправиться в ресторан, где меня никто не знает. Я ведь не так стара, как могу показаться!..
— Вы прелестны.
— Замолчите, — вдова приложила ладошку ко рту молодого человека. — Лгите, но не так грубо. — И неожиданно попросила: — Поцелуйте мне этот пальчик… Мне нравится. Это очень волнует.
Блювштейн принялся целовать пальцы, отчего Варвара Тимофеевна застонала и слегка закатила глаза.
— О, Александр… О боже… Что вы делаете? Я сейчас сойду с ума, Александр…
Вдова сама стала жадно целовать Блювштейна, после чего сжала его лицо руками и так потащила в одну из дверей.
— Сюда… Сюда прошу… Не бойтесь… Ничего не бойтесь… Сюда, Александр…
* * *
Варвара Тимофеевна спала. Спала крепко, довольно сильно посапывая. На столике, рядом с постелью, стояли початые бутылки вина и шампанского — вдова отдохнула вволю!
Михаил приподнялся на постели, прислушался. Было тихо, никакого шума или шагов, только дыхание вдовы. Он слез с кровати, натянул брюки, подошел к окну: двор был хорошо освещен газовыми фонарями, никого видно не было, лишь одиноко нес службу возле ворот караульный.