— Молодой. Из местных?
— Коренной из Смоленска.
— Давно служишь в остроге?
— Как год уже… — Василий замолчал, затем быстро сообщил: — Проверка! Старший караула! — И зашагал прочь от камеры.
Соньке было слышно, как о чем-то переговаривались встретившиеся надзиратели, затем дверца ее окошка приоткрылась, и мрачный голос спросил:
— Госпожа Софья Блювштейн?
— Я.
— В семь утра быть готовой к следователю.
— Я всегда готова.
Надзиратели ушли, воровка улеглась на лежак, попыталась уснуть. В это время дверца окошка приоткрылась, и все тот же молодой голос позвал:
— Госпожа Блювштейн?
Сонька поднялась, подошла к окошку.
— Ступай отсюда, Василий. Накажут.
— Я мигом!.. А вы правда та самая Сонька Золотая Ручка?
— Тебе зачем?
— Вся тюрьма о вас говорит.
Сонька рассмеялась грудным интригующим голосом:
— Ты, мальчик, держись лучше подальше от меня. Это к добру не приведет.
— А я уже не мальчик, — обиделся надзиратель.
— Не мальчик, но и не мужчина еще. Иди себе, а то, не дай бог, начальство увидит.
Воровка вернулась на место, слышала, как Василий некоторое время потоптался возле камеры и зашагал прочь. Сонька усмехнулась.
* * *
Следователь был все тот же и вел допрос в своей неторопливой и чуть ли не проникновенной манере.
— В поселке Иман вами был совершен поджог барака, в котором располагался комендант поселка.
— Мной? С чего вы взяли, господин следователь?
— Тому есть свидетельские показания. Вам известно имя Мирра Грильштейн?
— Известно. Она проходила по моему делу.
— Мирра Грильштейн бежала вместе с вами.
— Мне это неизвестно.
— Известно нам. Именно от данной узницы мы знаем, что барак подожгли именно вы, готовя свой побег и побег сообщницы. Во время пожара сгорел комендант поселка Михаил Игнатьевич, больше известный как Игнатьич.
— Я не желала его смерти.
— Значит, барак все-таки подожгли вы?
— Если я не желаю кому-то смерти, то это вовсе не значит, что я должна его убить. — Сонька помолчала, тихо спросила: — А что с Миррой?
— С Миррой? — переспросил следователь. — Вашу товарку обнаружили замерзшей в ста верстах от поселка.
— Как же она могла вам сказать, что это я подожгла барак, если вы нашли ее замерзшей? — после паузы удивилась Сонька.
— Сказала не она, сказали другие женщины. Как оказалось, она готовила их к побегу, сообщив о вашем намерении сделать пожар.
Сонька снова помолчала, потом едва слышно проговорила:
— Жаль… Жаль Мирру. Она была настоящим товарищем.
* * *
Сонька на этот раз не спала сознательно. Мерила шагами узкий карцер, ожидая появления своего надзирателя. И он возник.
Приоткрыл дверцу окошка, негромко поздоровался:
— Здравствуйте. Не спите?
Сонька подошла к нему.
— Жду вас.
— Правда? Зачем?
— Мне уже без вас скучно.
— Мне тоже, — признался Василий. — С вами интересно говорить. Вас опять допрашивали?
— Я привыкла.
— Говорят, вас сошлют на самый Сахалин.
— Говорят… — Сонька вздохнула. — А на Сахалине — смерть.
— Это правда, — согласился надзиратель и добавил: — Мне вас жалко.
Сонька просунула руку в окошко, нащупала его ладонь.
— Благодарю.
Оба какое-то время молчали.
— Я бы очень хотел вам помочь, — тихо сказал Василий.
Сонька засмеялась:
— Ты с ума сошел. Как?
— Пока не знаю.
— Не делай этого, — попросила воровка. — Тебя осудят и сошлют.
— Знаю. И все равно мне жалко вас. — Он протянул руку, крепко сжал ее ладонь. — Я видел вас на прогулке, и вы мне очень понравились.
Сонька не выпускала его ладонь.
— Я старая для тебя.
— Нет… Нет! Вы самая лучшая!.. Что я могу для вас сделать?
— Ничего.
— Но я хочу!
— Приходи ко мне каждую ночь, и мне этого будет достаточно.
— Правда?
— Клянусь.
— Я обязательно буду приходить. Я каждую минуту думаю о вас.
* * *
Сонька в числе других женщин-заключенных ходила по кругу прогулочной площадки, время от времени бросая взгляд на надзирателей, стоявших на верхней стене с ружьями. Глазами она выискивала своего надзирателя.
И вдруг увидела его. Скорее даже не увидела, а почувствовала. Он стоял на стене крайний и не сводил с нее глаз. В глазах были страсть, обожание, почти непреодолимое желание прыгнуть вниз и оказаться рядом с заключенной.
Воровка едва заметно улыбнулась ему и подняла два пальца. Он заметил это.
* * *
Василий просунул руку в окошко карцера, он держал ладонь Соньки крепко, страстно.
— Завтра вас отправят по этапу, — шептал он. — И я больше не увижу вас.
— Значит, не судьба.
— Судьба. Это судьба, — бормотал надзиратель. — Я придумал: мы сбежим отсюда.
Сонька тихо рассмеялась:
— Сумасшедший… Мой сумасшедший мальчик. Это невозможно.
— Возможно. Я все продумал: — Он просунул лицо поближе к Соньке, прошептал: — Ближе к утру конвоиры хотят спать. Я сказал, что покараулю за них, я уже договорился с ними об этом. И мы сбежим.
— Вася, послушай меня, Вася… Это так не делается. Чтобы бежать, надо готовиться.
— Некогда готовиться! — почти истерично зашептал надзиратель. — Сказал же, завтра вас увезут! По этапу! И тогда я ничего не сделаю!.. — Он прислушался к дальним шагам, убрал руку. — Ждите. Когда нужно, я постучу.
* * *
Соньке уже начало казаться, что надзиратель передумал. Но вот Василий осторожно просунул ключ в замок камеры, тихонько приоткрыл дверь и махнул узнице:
— Сюда.
Сонька послушно покинула камеру и залюбовалась надзирателем, высоким, статным, большеглазым. Он взял ее за руку, повел за собой, ступая на носки и прижимаясь к стенкам. Воровка во всем следовала ему. Они миновали длинный железный коридор, стали медленно спускаться по лестнице. Ни в коридорах, ни на лестницах не было ни души, в камерах также стояла тишина, и лишь едва слышные шаги беглецов нарушали привычный тюремный покой.