— Сама приехала. — Сонька по-прежнему нежно смотрела на него. — Я, Володя, беглая.
— Догадался. И на что, интересно, надеешься?
— На тебя.
Вор хохотнул, мотнул головой:
— Один раз ты уже понадеялась.
— Я помню, Володя… Дом строишь на какие деньги?
— А тебе-то что?
Лицо женщины вновь стало жестким:
— Сколько тебе заплатили за меня?
— Ты с этим приехала?
— Я приехала увидеть тебя, а ты гонишь меня, как собаку!
— А ты собака и есть! Беглая причем! Пошла, геть! — Кочубчик неожиданно схватил воровку за одежду, поволок к выходу. — Катись, паскуда, пока городовому не сообщил!
Сонька вырвалась из его рук, силой заставила остановиться.
— Володя… Послушай, Володя! Я по любви приехала! Жить не могу!.. Даже с каторги бежала из-за тебя! Чуть не подохла по пути! Пойми ты это, Володя!
— Не понимаю! — заорал он ей в лицо. — Потому что ты никто мне! И беги отсель, пока не поздно! Клянусь, возьму грех на душу и сообщу в полицию!
Воровка отступила на шаг, шепотом спросила:
— Неужели сообщишь?
— Вот те крест, ежели не сгинешь. — Кочубчик неожиданно перекрестился.
— И не жалко?
— Себя жалко.
— А крестишься почему? Выкрестом стал?
— Я теперь, Сонька, уважаемый везде человек. Помещик! И не смей мешать мне! Всякому, кто станет на дороге, сломаю хребет! А тебе в первую очередь.
Воровка помолчала, глядя себе под ноги, направилась было к выходу, затем вдруг схватила небольшой топор, вогнанный в бревно, и с криком ринулась на Кочубчика. Он успел увернуться, ловко выбил у нее топор и повалил на пол. Затем скрутил ее и поволок к двери. Со всей силы вытолкнул за порог и крикнул кому-то:
— Николай! Васька! Гоните эту падаль отсюда! Воровка она!
Двое дюжих рабочих немедленно подхватили ее и потащили к воротам. Несмотря на то, что женщина вырывалась и кусалась, довели до ограды, оставили ее здесь, сильно толкнув при этом. Сонька упала в грязь, на глазах пораженного извозчика медленно поднялась и побрела к бричке.
* * *
На обратном пути лошади бежали ходко. Извозчик, подпрыгивая на выбоинах, устало дремал на облучке, Сонька сидела под навесом нахохлившись, тяжело глядя на густой, налитый весенней зеленью лес.
* * *
Поезд подали к отправлению, к нему со всех сторон потянулись пассажиры.
Сонька покинула бричку, с торопливой оглядкой заспешила к составу. Нашла свой вагон, отдала проводнику билет, и в это время ее под руки взяли два крепких господина в штатском.
— Госпожа Софья Блювштейн?
Она было дернулась, но быстро оценила ситуацию и представилась со своей обаятельной улыбкой:
— Совершенно верно, господа. Софья Блювштейн.
* * *
Допрос вел пожилой сухой следователь. Он что-то отмечал в бумагах, время от времени бросая на задержанную любопытный взгляд. Наконец закончил писанину, со вздохом распрямился:
— Будем говорить начистоту или парить мозги?
Сонька улыбнулась.
— Начистоту.
— Фамилия?
— Софья Блювштейн.
— Она же Сура Шейндля Соломониак, госпожа Софья Сан-Донато и многое другое. А в итоге Сонька Золотая Ручка?
Воровка удивилась хорошей осведомленности следователя, с уважением склонила голову:
— Все верно.
— Как давно вы бежали с каторги?
— Не могу знать, господин следователь. У меня при себе не было ни календаря, ни часов.
— Цель побега?
— Увидеть дочек.
— Место их проживания?
— Санкт-Петербург.
— Что привело вас в Смоленск?
Сонька улыбнулась.
— Думаю, вы догадываетесь.
— Я обязан услышать ответ.
— Желала увидеть любимого человека.
— Он живет в Смоленске?
Воровка рассмеялась:
— Господин следователь, мы же договорились не парить мозги.
Тот понимающе усмехнулся, заглянул в бумаги.
— Откуда вам стало известно, что господин Владимир Кочубей, он же Володя Кочубчик, проживает в Смоленской губернии?
— Он — вор, А воровской след зимой не замерзает, весной не тает.
— Господин Кочубей доложил, что вы пытались его убить.
— Пыталась. Но не убила. Жаль.
Следователь помолчал в задумчивости, поднял на воровку усталые, сострадающие глаза.
— Вам, госпожа Блювштейн, грозит пожизненная каторга. И не где-нибудь, а на Сахалине. Оттуда вы не сможете сбежать ни к дочерям, ни к любимому.
— Почему?
— Сахалин. Туда можно добраться только морем. Полгода — морем. Пароходом!.. А оттуда дороги нет. Только в ящик и к Господу Богу.
Сонька пожала плечами.
— Вам сколько лет, господин следователь?
— Пятьдесят один. А в чем дело?
— В том, что люди в таком возрасте могут ошибаться. Я, господин следователь, бессмертна. И вы убедитесь в этом.
* * *
Карцер был узкий, холодный, сырой. Время от времени по полу пробегали крысы, с потолка капала вода, по стенам ползали мокрицы. Свет падал лишь от крохотного зарешеченного окошка, за которым была тишина и лишь гулко отзывались медленные шаги надзирателя.
Сонька не спала. Услышала, как возле ее двери надзиратель остановился, заглянул в оконце.
— Тоже не спится? — бросила Сонька.
Тот не ответил, шаги неспешно удалились.
Воровка подошла к двери, прислушалась. Вскоре шаги вновь стали приближаться, в окошке появился подбородок молодого мужского лица, Сонька позвала:
— Как вас зовут?
— Не положено, — ответил молодой ломающийся голос, и шаги опять затопали дальше.
Сонька тяжело вздохнула, вернулась к каменному лежаку, на который было брошено грязное рядно. В это время в окошке снова возник подбородок надзирателя.
— Почему не спите? Скоро побудка.
— Кровать неподходящая, — засмеялась Сонька и спросила: — Как тебя зовут?
— Вам зачем?
— Скучно. Одиноко. Знаешь, каково сидеть в сырой камере? Хочется поговорить.
— Ну, Василий.
— Тебе сколько лет, Василий?
— Двадцать один.