— Сейчас понимаю, — тяжело выдохнул Габузов.
— Уже неплохо… Всё, амиго, отныне никакой самодеятельности. Еще не хватало, чтобы они вычислили тебя. Как эту самую Карину… Вообще, если по уму, то и «жука» твоего следовало бы из кабинета Шверберга убрать. Потому как просканировать помещение на предмет радиозакладок — дело плёвое… Сколько там у тебя по ресурсу осталось?
— Часов сорок.
— Полутора суток значит? Ладно, черт с ним, рискнем. Не думаю, что за это время ты услышишь из уст Шверберга еще что-либо столь же искрометное, но всякая работа, пусть даже и бесполезная, должна быть доведена до конца… Витька, чего тебе? — среагировал Толян на приоткрывшуюся дверь «обезьянника», из-за которой показалась всклокоченная голова сержанта.
— Я же говорил, что всякое бывает.
— В каком смысле?
— Самолет из Ларнаки только что приземлился, — пояснил сержант.
— Так ведь еще целых двадцать минут?! — быстро бросил взгляд на часы Толян.
— О чем и толкую. Диалектика.
— Блин, а что, мои архаровцы так и не объявились?
— Звонили минут пять назад. Говорят, плотно стоят в пробке на Пулковском.
— Твою мать! — выругался Толян. — Серый, ноги в руки, двинули. Только заруби себе на носу: я — ведущий, ты — ведомый. Делать только то, что я скажу. И — без глупостей! Уяснил?
— Уяснил, — кивнул Габузов, поднимаясь.
— Я, мужики, тоже с вами прогуляюсь, — беззаботно заявил сержант Витька.
— Оно тебе надо, брателло? — уточнил Толян, деловито вынимая «ПМ» из кабуры и перекладывая его во внутренний карман пиджака.
— Так ведь скуШно.
— Крыть нечем, пошли…
Ларнака, Кипр, 15 июня, утро
…В тот момент, когда «томящаяся в застенках» Самсут отчаялась было окончательно, дверь бесшумно открылась, и новый, но точно так же ослепительно улыбавшийся полицейский жестом показал ей, чтоб она выходила. «Ну и вид у меня, наверное», — смутилась, увидев красавца-киприота, Самсут, но поспешно вышла. Рядом со столом, где ее уже два раза допрашивали, стоял ее чемодан.
— Осмотрите и убедитесь, что все в порядке.
— Да, все в порядке, я вам верю, — улыбнулась Самсут.
— Прошу вас, таков порядок.
Она для виду пошарила в чемодане.
— А теперь распишитесь вот здесь. Вот ваш паспорт. И счастливо! Хайре.
[14]
— Спасибо, спасибо, — Самсут от избытка чувств даже слегка поклонилась этому островному Аполлону. — Скажите, а как мне теперь обменять билет?
Но не успел тот ничего ответить, как из-за стеклянной двери появилась Симеоне. На сей раз она оказалась уже не в форме, а в элегантном полосатом платье, неуловимо напоминавшем национальную одежду Кипра. Волосы ее непокорными прядями падали на узкие плечи, и снова что-то мучительно родное почудилось Самсут в выразительных глазах и печальном очерке губ девушки.
— Ну как, все в порядке? — снова улыбаясь только глазами, спросила Овсанна.
— О, да, — просияла в ответ Самсут. — Я даже не знаю, как вас благодарить… — «Не покупать же ей бутылку „Ахтамара“?! Который я, кстати, так и не отдала за паспорт Каринкиному знакомому!»
— Это моя работа, она достаточно оплачивается государством. Но вы доставите мне удовольствие, если немного побудете со мной, так сказать, в неформальной обстановке.
— О, конечно, конечно, мне будет только приятно. Но мой просроченный билет… А денег у меня…
— Насчет денег не беспокойтесь. Мы связались с вашим отцом, он продиктовал номер счета и название банка. В настоящий момент ваша потерянная карточка заблокирована. Сейчас мы подъедем в отделение банка, и там вам выдадут новую. Правда, четыреста пятьдесят долларов в пользу отеля с нее все-таки придется снять… А насчет билета не беспокойтесь, с авиакомпанией мы договоримся.
— О, господи! Вы даже не представляете, как я вам благодарна!
— Перестаньте! Еще раз повторяю — никаких особых подвигов мы не совершили, просто исполнили свою работу. Ну так что, принимаете мое приглашение?
— Конечно. Правда, я в таком виде…
— Ничего страшного. Пара гэмэра,
[15]
Зенон, — махнула она рукой полицейскому. — Если что — я на связи.
— Зенон?! — удивилась Самсут.
— Ну да, ничего удивительного — у нас половина мужчин Зеноны, он же уроженец Ларнаки.
Они вышли в кипящее нутро аэропорта, и Самсут с наслаждением окунулась в море человеческих лиц и звуков.
— Я думаю, вы голодны, и потому не зову вас в ресторан, а просто предлагаю поехать сейчас ко мне домой. Там нас уже ждут.
— Но это… как-то неудобно…
— Почему? Разве не первая заповедь армян — приютить и накормить гостя?
— Но при чем тут армяне?
Овсанна рассмеялась и открыла дверцу синенькой малолитражки:
— Садитесь. По дороге расскажу… Дело в том, что в первый момент вы всё почувствовали правильно… То есть я хочу сказать, что не зря же вы сказали мне о вашей бабушке. У меня армянка даже не бабушка, а мать. К тому же она еще и русская армянка, отец привез ее из Ленинграда… Петербурга, когда учился там в аспирантуре. Он — кардиолог. А мамина девичья фамилия — Шатахян.
— Я не знаю таких… — растерялась Самсут.
— Конечно, вы же не можете знать в Петербурге всех, но маме очень приятно будет увидеть вдвойне соотечественницу. — Машина ловко вертелась на поворотах оживленной дороги. — Мы живем недалеко, в Епископии. Папы сейчас нет дома, он на симпозиуме в Дамаске, но зато есть брат Евагор…
И от этих простых речей, а может быть, и просто от непринужденной русской речи Самсут вдруг почувствовала себя спокойной и счастливой, словно была не за тысячи километров от дома, а рядом с близким, давно знаемым человеком.
— А вы знаете армянский? — некоторое время спустя поинтересовалась Овсанна. Сейчас они стояли в небольшой пробке, за которой начиналась сложная, очень запутанная дорожная развязка.
— Нет, — покраснела Самсут. — Даже отец не знал.
— Я тоже плохо, — призналась Овсанна. — У меня вот имя армянское, а вся кровь почему-то перешла к Евагору, хотя он на вид совсем грек и имя старинное, кипрское. Однако он бегло говорит на ашхарике и с удовольствием учит даже грабар. Я, честно признаюсь, не в состоянии. Так странно, что все перемешалось в мире, но мне нравится. Все живут где кому хочется.
— Мне тоже, — честно призналась Самсут…
Приткнувшийся за ними таксист нетерпеливо просигналил, видимо предлагая поактивнее «крутить педали».