Афганцы, недовольно ворча, ушли по своим позициям, и Глинский остался один во дворе крепости. У ворот лежал труп Гафара, а над ним висел мёртвый Азизулла. А в небе горели огромные равнодушные звезды, которым не было дела до человеческих жизней и смертей…
«…Неужели всё напрасно? Неужели зря?.. Где же ты, Родина?»
Борис поднялся на стену. Шурави и афганские офицеры негромко переговаривались, кто-то даже рассмеялся чьей-то шутке. Смех быстро погас, когда восставшие услышали характерный лязг гусениц — это к лагерю подтягивались пакистанские бэтээры-тягачи М-113.
— Артиллерию тащат…
Глинский не понял, кто это сказал. Да это было и не важно. Все всё понимали.
…Небо на востоке уже стало светлеть, когда начался настоящий штурм.
Сначала на крепость с боевого разворота зашёл вертолёт. Потом второй, третий и четвертый. Огонь вертолёты не открывали, просто пугали и отвлекали. Потом ударили доставленные бронетранспортерами безоткатки — их развернули по всему внешнему периметру лагеря, метрах в пятидесяти от лагерных стен. Они били осторожно — в основном по крепостным воротам и стене, стараясь не задеть склады. Часть стены у самих ворот им удалось разворотить довольно быстро.
А маленький гарнизон сражался, огрызался огнём в ответ… старший капитан Аман даже умудрился поджечь из гранатомета один бронетранспортёр, когда эта тупорылая «бронетаблетка» разворачивалась метрах в ста от крепостной стены. Остальные М-113 попятились… Но орудия продолжали бить. Видимо, пакистанцы рассчитывали сделать несколько проломов для последующего штурма со всех сторон…
Старший капитан Аман погиб первым. Он перебегал с гранатометом по стене, когда его снял снайпер — точно в голову…
Потом прямым попаданием накрыло сразу четверых: Валеру Сироткина, Мустафу Каримова, Васю Пилипенко и Сайдуллу. Благородный араб Рашид Аль-Кундузи выпустил несколько гранат, но, когда кинулся к стоящему уже в проломе полузасыпанному ящику, получил пулю в горло…
Костю Захарова отрезало от остальных образовавшимся от взрыва снаряда проёмом в стене, но он отстреливался ещё долго, орудуя автоматом, как снайперской винтовкой. Он очень хорошо стрелял, этот парень из-под Волгограда, и успел снять «духов» семь до того, как его накрыло взрывом.
Как погибли Сергей Василенко, Валя Каххаров и Володя Пермяков — Глинский не видел. Понял, что их нет, когда перестал слышать их автоматы…
Долго и успешно противостоять артиллерии можно только в кино, но, когда стало всходить солнце, крепость ещё отвечала автоматным и гранатомётным огнем, правда уже очень редким…
…Их осталось трое: капитан Борис Глинский, подполковник Абдул Хак и рядовой Олег Шилов. Олег, кстати, держался просто молодцом. Он прицеливался с правого плеча, а спусковую скобу нажимал пальцем левой руки… Ему везло — он даже не был ранен…
Абдул Хак погиб, когда солнце уже целиком вышло из-за линии горизонта. Он поймал пулемётную очередь — в грудь и живот. Перед тем как уйти, он, пуская кровавые пузыри, пытался ещё что-то то ли промычать, то ли пропеть… Глинскому показалось, что это был «Интернационал», но он мог и ошибиться…
Черёд Бориса пришёл, когда на крепость пошли больше двух сотен пакистанских пехотинцев — а там сзади, перед аэродромом, их собрали около тысячи… Глинский не мог знать, что приказ о немедленном подавлении восстания отдал лично пакистанский президент Зия-уль-Хак…
Борис получил сразу четыре пули, а потом его ещё сбросило со стены взрывом гранаты. Сознание он не потерял, но встать не смог. Пытался нашарить автомат, но уже не чувствовал рук.
«Неужели — всё?»
Олег перехватил его взгляд и спрыгнул во двор крепости, туда, где догорал когда-то очень красивый джип майора Каратуллы. Они ни о чём таком не договаривались, но Олег действовал быстро и уверенно, словно выполняя заранее принятый план. Он вскинул гранатомет на плечо и выстрелил в открытую дверь склада с боеприпасами…
Взрыва Борис не услышал, только вдруг ушла куда-то боль, и ему показалось, что он взлетает высоко в небо…
Когда-то в «Хилтоне» «тарелочка» нагадала, что у Глинского вообще не будет предела возвышению. Не обманула. Судьба его вознесла…
Ему казалось, что он видит крепость сверху, и все краски были такими яркими, а линии такими отчётливыми…
Где-то далеко внизу оставались отчаяние, страх, боль и смерть…
«Неужели всё?!»
Земля сверху казалась такой красивой и такой спокойной, словно бы и не было там страшного в своей отчаянной обреченности последнего боя маленького гарнизона.
И было тихо. Все звуки исчезли куда-то, но это почему-то не удивляло.
А потом картинка стала постепенно тускнеть и рассыпаться на мелкие кусочки. Но ещё билась, ещё жила, ещё сопротивлялась самая последняя мысль:
«Подождите! Неужели всё? Сейчас… Я же… Простите, мужики! Подожди… Сейчас… Прощай, Родина…»
Картинка рассыпалась и погасла.
…Никакой крепости внизу уже не было. Чудовищной силы взрыв уничтожил и крепость, и лагерь. Обломки и осколки разлетелись на много миль окрест. А поднятая взрывом пыль еще много часов не оседала под лучами беспощадного пакистанского солнца.
Русским военным разведчикам, не вернувшимся с боевых заданий, — памятника нет.
Помни их, Родина…
ЭХО
(вместо эпилога)
Собственно говоря, дорассказать осталось немного.
…Вечером того же дня, когда крепость Бадабера прекратила свое существование, начальнику разведки 40-й армии доложил о событиях в Зангали главный радиоразведчик. На стол генерал-майора Иванникова легла подробная запись радиообмена пешаварского аэродрома с пакистанскими вертолетами. Красным фломастером были подчеркнуты фразы: «…Вся полоса в обломках… Разлетелись мили на три… Или больше… Какая крепость?! Ее нет! Вижу только тела. Много. Очень много…»
А уже ночью Иванникову сообщили о срочном докладе из Исламабада в Москву Мастера, точнее — подполковника Андроникова. Дело в том, что накануне вечером дежурный радист резидентуры ГРУ в Исламабаде принял почти неразличимый крошечный отрывок взволнованной русской речи… Различить сквозь треск помех удалось всего четыре слова: «…если кто меня слышит…»
Генерал не спал всю ночь, а под утро позвонил в Москву, чтобы решить вопрос о срочной командировке в Кабул находившегося в центральном аппарате подполковника Челышева.
Челышев прибыл в Кабул на следующий день и практически сразу выехал на пакистанскую границу для встречи с доверенным лицом. Но на 35-м километре трассы Кабул — Пешавар управляемая им «тойота» подорвалась на мине, в результате чего подполковник получил тяжелое ранение с последующей ампутацией левой ноги. Любопытно, что мина оказалась заложенной буквально в трехстах метрах от поста министерства безопасности ДРА (ХАД), сотрудники которого и эвакуировали раненого. Во время эвакуации у Челышева пропали деньги — пятьдесят тысяч афгани, которые подполковник вез для расчета с доверенным лицом.