— Хотя действительно, глядя на тебя, я говорю: «Это
Смерть».
Яма не ответил.
— Странная у тебя — как ты сказал? — главная
страсть. Я слышал, что ты был стар, прежде чем стал молодым…
— Ты же знаешь, что так оно и было.
— Ты был механиком-вундеркиндом и мастером оружия. Ты
потерял отрочество во вспышке пламени и в тот же день стал стариком. Не в этот
ли момент стала смерть твоей главной страстью? Или же это произошло раньше? Или
позже?
— Не играет роли, — отрезал Яма.
— Ты служишь богам, потому что веришь во все, о чем
говорил мне, — или потому, что ненавидишь большую часть человечества?
— Я не лгал тебе.
— Оказывается, Смерть — идеалист. Забавно.
— Ничего забавного.
— Или, может быть, ни одно из этих предположений не
справедливо? Может быть, главная твоя страсть…
— Ты уже упоминал ее имя, — перебил Яма, — в
той самой речи, в которой сравнивал ее с болезнью. Ты был не прав тогда, и ты
не прав и сейчас. Я не намерен выслушивать твою проповедь еще раз, а так как в
данный момент вокруг не видно забучих песков, то слушать ее я и не буду.
— Иду на мировую, — сказал Сэм. — Но скажи
мне, меняются ли когда-нибудь главные страсти богов?
Яма улыбнулся.
— Богиня танца была когда-то богом войны. Так что
похоже, что все может измениться.
— Только умерев подлинной смертью, — заявил
Сэм, — изменюсь я. Но до самого того момента я буду с каждым вздохом
ненавидеть Небеса. Если Брахма обречет меня на сожжение, я плюну в пламя. Если
он повелит удушить меня, я постараюсь укусить руку палача. Если он рассечет мне
грудь, кровь моя, надеюсь, разъест клинок ржавчиной. Ну как, это главная
страсть?
— Ты — отличный материал для бога, — кивнул Яма.
— О боже! — иронически протянул Сэм.
— До того, как случится то, что случится, — сказал
Яма, — тебе, как было мне обещано, разрешено поприсутствовать на свадьбе.
— Свадьбе? Ты и Кали? И скоро?
— В меньшее полнолуние, — ответил Яма. —
Итак, что бы ни решил Брахма, я, по крайней мере, смогу до тех пор поднести
тебе хорошую выпивку.
— За это спасибо, бог смерти. Но мне всегда казалось,
что свадьбы не вершатся на Небесах.
— Эта традиция доживает последние дни. Нет никаких
священных традиций.
— Тогда удачи, — сказал Сэм.
Яма кивнул, зевнул, закурил очередную сигарету.
— Между прочим, а какая сейчас на Небесах мода на
казни? Я спрашиваю из чистой любознательности.
— Казни не вершатся на Небесах, — сказал Яма,
выдвигая ящик и вынимая из него шахматную доску.
Глава 5
Из Адова Колодезя вознесен он бил на Небеса, чтобы
пообщаться там с богами. Много тайн скрывает в себе Небесный Град, можно
отыскать среди них и ключи к его прошлому. Не все, что случилось, пока бил он
там, известно. Известно, однако, что выступил он перед богами ходатаем за
судьбы мира, снискав тем самим симпатии одних и враждебность других. Избери он
изменить человечеству и принять предложения богов — и, как говорит кое-кто, мог
бы он навсегда остаться в Граде Князем, а не встретить свою смерть в когтях
призрачных кошек Канибуррхи. Злые языки утверждают, правда, что принял он это
предложение, но потом предали уже его самого, и только после этого, в последние
дни свои опять был он целиком на стороне страдающего человечества, но дней этих
оставалось слишком мало…
Препоясанная молниями, носительница штандарта, вооруженная
мечом, копьем, луком, пожирающая, поддерживающая, Кали, ночь времени в конце
кальпы, скитающаяся по миру в ночи, сохранительница, обманщица, безмятежная,
любимая и любезная, Брахмани, Мать Вед, обитательница таинственных, безмолвных
мест, предвещающая добро, нежная, всеведущая, быстрая, как мысль, носящая
черепа, одержимая силой, сумеречная, трудноодолимая воительница, сострадательная
и милосердная, пролагающая путь заблудшему, дарительница благ, учитель,
доблесть в облике женщины, с переменчивым сердцем, предающаяся суровому
аскетизму, чародейка, пария, бессмертная и вечная…
Арьятарабхаттариканамаштоттарасатакастотра (36-40)
И вот, как столь часто бывало и в прошлом, ее белоснежную
шерсть погладил ветерок.
Она прогуливалась там, где колыхались лимонно-желтые травы,
она кралась по тропинке, вившейся среди темных деревьев, усыпанных тропическими
цветами; справа от нее высились яшмовые утесы, то тут, то там выходили на
поверхность жилы молочно-белой породы, пронизанной оранжевыми капиллярами.
И вот, как столь часто бывало ранее, бесшумно ступали по
тропинке подушечки ее огромных кошачьих лап, ветер поглаживал белую, как
мрамор, шерсть, тысячами оттенков колыхались вокруг нее ароматы джунглей — там,
в сумеречном месте, которое существовало лишь наполовину.
Она шла одна по извилистой тропе через джунгли, которые были
отчасти иллюзией. Белые тигры — одинокие охотники. Если и прогуливались в
округе другие, ни один из них не искал общества себе подобных.
И вот, как столь часто бывало ранее, глядела она на гладкую
серую скорлупу небосвода и на звезды, сверкавшие на ней, словно крохотные
осколки льда. Полумесяцы ее глаз расширились, она остановилась и, глядя вверх,
уселась.
За какой же добычей рыщет она?
Сдавленный, утробный звук вырвался у нее из пасти и
прервался, будто она подавилась кашлем. Неожиданно вспрыгнув на высокую скалу,
уселась она там, вылизывая шерсть у себя на плечах. Показалась луна, и она
уставилась на нее — фигура, словно слепленная из нетающего снега, — из-под
бровей сверкали топазы глаз.
И вот, как и раньше, не могла она до конца разобраться,
настоящие ли джунгли Канибуррхи ее окружают. Она чувствовала, что находится все
еще под сенью настоящего леса, но не могла доподлинно убедиться в этом.
За какой же добычей рыщет она?
Расположены Небеса на плато, бывшем когда-то горным хребтом.
Горы эти были сглажены и сплавлены друг с другом, чтобы получилась из них ровная
площадка. С зеленого юга доставили потом плодородную почву, дабы нарастить мясо
на кости полученного так скелета. И всю эту область, словно огромная банка,
накрыл купол прозрачного свода, предохраняя ее от полярной стужи и не допуская
внутрь ничего постороннего.