— Все это рассматривалось с большим тщанием, —
сообщил тот. — Нам не хотелось создавать вокруг тебя ореол великомученика,
способствуя тем самым дальнейшему распространению этого твоего учения. С другой
стороны, если тебя не остановить, это может зайти слишком далеко. И вот решено
было, что ты должен пасть, — но только от руки посланца Небес, дабы тем
самым наглядно показать, чья религия сильнее. И тогда, пусть ты даже и
прослывешь мучеником, буддизму суждена будет участь второразрядной религии. Вот
почему должен ты сейчас умереть подлинной смертью.
— Спрашивая «Почему?», имел я в виду совсем другое. Ты
ответил не на тот вопрос. Я подразумевал, почему именно ты пришел, чтобы
сотворить сие, Яма? Почему ты, чародей от оружия, корифей в науках, явился как
лакей кучки пьяных теломенов, которым недостает квалификации, чтобы наточить
твой клинок или мыть за тобой пробирки? Почему ты, которому подобало бы стать
самым свободным, самым раскрепощенным и возвышенным духом среди всех нас,
почему ты унижаешь себя, прислуживая тебя недостойным?
— За эту хулу умрешь ты не такой уж гладкой смертью.
— Почему? Я только задал вопрос, которому суждено
прийти на ум отнюдь не только мне. Я же не оскорбился, когда ты назвал меня поддельным
Буддой. Я-то знаю, кто я такой. А кто ты, бог смерти?
Яма заткнул клинок за пояс и вытащил трубку, которую он
купил днем в таверне. Он набил ее табаком, раскурил, затянулся.
— Нам, очевидно, нужно поговорить еще, хотя бы только
ради того, чтобы очистить наши умы от излишних вопросов, — произнес
он, — так что я позабочусь о некоторых удобствах.
Он уселся на небольшой валун.
— Во-первых, человек может быть в некоторых отношениях
выше своих товарищей и, тем не менее, служить им, если все вместе служат они
общему делу, которое выше каждого из них по отдельности. Я верю, что служу
именно такому делу, иначе бы я вел себя по-другому. Я полагаю, что и ты точно
так же относишься к тому, что делаешь, иначе ты бы не мирился с тем жалким
аскетизмом, которым обставлена твоя жизнь, — хотя я заметил, что ты не
столь изможден, как верные твои ученики. Не так давно, в Махаратхе тебе
предлагали божественность, не так ли, а ты посмеялся над Брахмой, совершил
налет на Дворец Кармы и до отвала напичкал все молитвенные машины в городе
самодельными жетонами…
Будда хмыкнул. Усмехнулся и Яма. Затем продолжил:
— Кроме тебя, во всем мире не осталось ни единого
акселериста. Эта карта бита, да никогда она и не была козырной. Я испытываю,
однако, некоторое уважение к тому, как ты вел себя все эти годы. Мне даже
пришло в голову, что если бы удалось разъяснить тебе полную безнадежность
теперешнего твоего положения, тебя можно было бы еще убедить присоединиться к
сонму небожителей. Хотя я и пришел сейчас, чтобы убить тебя, но если мне удастся
убедить тебя, то достаточно будет одного твоего обещания прекратить
бессмысленную борьбу, и я возьмусь ходатайствовать, я поручусь за тебя. Я
возьму тебя с собой в Небесный Град, и ты сможешь принять там то, от чего
однажды отказался. Они послушаются меня, поскольку я им необходим.
— Нет, — сказал Сэм, — ибо я не убежден в
безвыходности своего положения и намерен во что бы то ни стало продолжить
представление.
Из пурпурной рощи донеслись обрывки песнопений. Одна из лун
скрылась за верхушками деревьев.
— Почему твои приспешники не ломятся через кусты в
попытках спасти тебя?
— Они придут, стоит мне их позвать, но звать я не буду.
Мне в этом нет нужды.
— Зачем они наслали на меня этот дурацкий сон?
Будда пожал плечами.
— Почему они не восстали, почему не убили меня, пока я
спал?
— Их путь не таков.
— Но ты-то ведь мог бы, а? Если бы мог спрятать концы в
воду? Если бы никто не узнал, что сделал Будда?
— Не исключено, — отвечал тот. — Но ты же
ведь знаешь, что сильные или слабые стороны вождя отнюдь не свидетельствуют о
достоинствах или недостатках возглавляемого им движения.
Яма попыхивал трубкой. Дым клубился у него над головой,
потихоньку растворяясь в тумане, который постепенно сгущался здесь, в низине.
— Я знаю, что мы здесь одни и ты безоружен, — пробормотал
Яма.
— Мы здесь одни. А вся моя поклажа припрятана дальше по
дороге.
— Твоя поклажа?
— Ты правильно догадался, здесь я все закончил. Я начал
то, что намеревался начать. Как только мы закончим нашу беседу, я отправлюсь в
путь.
Яма хмыкнул.
— Оптимизм революционеров всегда вызывает чувство
законного изумления. И как ты предполагаешь отправиться? На ковре-самолете?
— Пойду, как все люди.
— По-моему, это ниже твоего достоинства. Ведь тебя же
явятся защищать силы мира? Я, правда, не вижу не единого исполинского дерева,
готового прикрыть тебя своими ветвями. И нет похоже, умненькой травки, чтобы
оплести мне ноги. Скажи, как же тебе удастся уйти?
— Пусть это будет для тебя сюрпризом.
— А как насчет схватки? Терпеть не могу убивать
беззащитных. Если у тебя действительно где-то поблизости припрятаны пожитки,
сходи за своим клинком. У тебя появится хоть и призрачный, но все же шанс. Я
слышал даже, что в свое время князь Сиддхартха был незаурядным фехтовальщиком.
— Спасибо, не стоит. Может, в другой раз. Но только не
сейчас. Яма еще раз затянулся, потянулся и зевнул.
— В таком случае, у меня больше нет к тебе вопросов. С
тобой совершенно бесполезно спорить. Мне больше нечего сказать. Не хочешь ли ты
присовокупить какое-либо высказывание к нашей беседе?
— Да, — сказал Сэм. — Какова она, эта сучка
Кали? Все говорят о ней разное, и я начинаю думать, не своя ли она для каждого…
Яма швырнул в него свою трубку, та ударилась в плечо и
извергла рой искр ему на руку. Другая, более яркая вспышка блеснула над головой
бога смерти, когда он прыгнул вперед: это он взмахнул саблей.
Но стоило ему сделать пару шагов по песчаной полосе,
протянувшейся перед скалой, как что-то сковало его движения. Он чуть не упал,
его развернуло поперек направления движения, и так он и замер. Он попытался
вырваться, но не смог сдвинуться с места.