Любительница абсента. 173 см, 27 лет.
Бывшая стюардесса.
Темноволосая, с короткой стрижкой, гибкая, смуглая, худенькая, стремительная.
Взрывна, но отходчива. Самолюбива, иногда – высокомерна.
По неподтвержденным данным – любовница «авторитета» из казанских.
Имеет связи в татарской диаспоре, может запросто позвонить Альберту Ассадулину и пр.
По непонятным причинам – сошлась с Екатериной Розовой.
Замечена пьющей текилу в рабочее время. Корреспондент журнала. Не замужем.
Девиз: «Рожденный ползать летать не может».
– Черт возьми, Асланова, – бушевала Марго, – что это ты опять мне подсунула? Я же русским языком объясняла: мне нужен убойный материал, а не отстойный! – Ритка резким движением откинула челку, щелкнула зажигалкой и нервно закурила. – Ты обвиняешь руководителей молодежной биржи труда в безразличии, в непрофессионализме, во взяточничестве, наконец. Тебе что, неизвестно, что в нашей стране существует презумпция невиновности? Где у тебя генеральное интервью, где мнения экспертов? Все переделать и завтра к вечеру жду от тебя кондиционный материал!
Я понимала, что Рита права, но меня зацепило, что она отчитала меня в присутствии девчонок.
– Но, Рита, я могу только то, что я могу, с этим отстойным, как ты изволила выразиться, материалом я сидела за компьютером три ночи.
– А надо не сидеть, а работать, – отрезала Марго, – и думать тоже иногда бывает нелишне.
– Не расстраивайся, Цветочек, – утешала меня Катюша Розова. – Всем досталось, не только тебе. Ритку можно понять, она дергается. Ведь кроме блестящего интервью Стрельцовой с этим матерщинником Веревкой в номер ставить нечего.
– Ну, конечно, опять эта Стрельцова «впереди планеты всей»! – с досады я швырнула папку с ксерокопиями на пол. – Сколько раз я просила ее помочь, подсказать, что вынести в лид, как выстроить материал, и всегда в ответ одни отговорки. И когда она только успевает лепить свои гениальные тексты?
– Я и сама удивляюсь, – пожала плечами Катюша, – на работе целыми днями трендит по телефону, вечерами шарится по ночным клубам, но, видно, талант не пропьешь и не прогуляешь. Ничего, Роза, ты еще свое наверстаешь!
Катюшу я впервые увидела на кастинге и сразу прикипела к ней душой. Нежная, романтичная, с пушистой русой косой и мечтательным взглядом, наша Катюша, казалось, опоздала со своим рождением лет на двести.
– Ох, Катька, когда он еще выйдет, этот номер, и выйдет ли вообще? – горестно вздохнула я. – Проблема ведь не только в том, что мы взялись за дело, в котором ни бельмеса не смыслим. Да сейчас любой, даже самый бездарный проект можно раскрутить, были бы деньги, а у нас их нет.
– И в ближайшее время поступлений не будет, – слизывая взбитые сливки с губ-сердечек, подала реплику с места Мила Пчелкина.
Ведь недаром же говорят мудрые люди, что месть – это блюдо, которое подают холодным. Прежде чем пускаться в авантюру с журналом, надо было хорошенько все рассчитать и при этом предвидеть, что никто не принесет нам ни копейки на блюдечке с голубой каемочкой. Деньги, будь они трижды прокляты, требовались везде и всюду: на разработку макета, на оплату договоров с типографией, на покупку оргтехники и канцтоваров. Нам их катастрофически не хватало с самого первого дня. Но все мы подсознательно надеялись на чудо. Но чуда не случилось.
– Ой, девчонки, а что мы мучаемся? Есть старый и испытанный способ, как молодая и красивая девушка может заработать, – как всегда некстати встряла в разговор Стрельцова.
– Кто о чем, а вшивый о бане, – резонно заметила Маша Верхогляд.
– Нет, постойте, – Пчелкина жестом фокусника достала из сумочки калькулятор, – а в этом что-то есть. Если среднюю цену секс-услуг стоимостью в сто баксов умножить на семь девушек, потом на семь дней недели, потом на четыре недели месяца… Ого! Ничего себе! Это как раз то, что нам надо! Пятнадцать тысяч зеленых у нас в кармане!
– Стрельцова, – в голосе Марго послышался металл. – Ты бы вместо того, чтобы провоцировать коллектив на дурацкие разговоры, провела бы занятия… ну, к примеру, о том, как готовить материал к публикации.
– Ну, уж нет, – сладко потягиваясь, отнекивалась Ника. – Сегодня пятница, я к родителям на дачу намылилась. А то обижаются шнурки, да я и сама соскучилась, надо же наведаться в родовое гнездо, заодно с друзьями потусуюсь, я же там все детство провела…
«Господи, какая счастливая эта Ника, – с легкой завистью подумала я. – У нее есть родители, они ее ждут, скучают, и у нее было детство…»
* * *
Мое детство закончилось в день, когда в дверь к нам позвонил тот молодой майор. Он звонко цокнул каблуками начищенных до блеска сапог, приставил руку к козырьку фуражки, а глаза его в диссонанс со всей бравой выправкой скользили куда-то в сторону и вниз. Мама нелепо наклонила голову, боком, как птица, заглянула майору в глаза и сразу поняла, что он принес черную весть.
Я не знала, что человек может так страдать. Мамино лицо как-то неуловимо изменилось, превратившись в страшную серую маску. Я видела, что это уже не мамино лицо, а лицо какой-то чужой женщины. Мне стало страшно, и я хотела закричать, но не успела. Мама упала ровно, прямо на спину, глухо ударившись затылком о старенький протертый коврик. Из нее как будто вылетел высоко в небо невидимый стержень, превратив мою молодую и стройную маму в мягкую безвольную куклу.
– Мама, мамочка, поднимись, – я тянула мать за маленькую мягкую руку, и какая-то еще не осознанная мною взрослая интуиция подсказала мне, что больше я от этих рук не получу ни ласки, ни помощи. Мать не хотела жить без отца, а я не могла жить без них обоих.
Майор поднял мамино безжизненное тело, пронес его мимо меня в комнату на диван, постоял над ней, вслушался в едва заметное дыхание, и сказал, повернувшись ко мне: «Равиль… твой папа погиб».
Я знала, что в далекой стране под названием Афган идет война. И там воюет мой папа. Он летчик и, конечно же, герой. И теперь у меня никого не осталось. Потому что мамы тоже не было. Была какая-то неприятная старая женщина с серым испитым лицом, с дурным запахом, от которого у меня щипало глаза. Я быстро научилась всем женским делам, маленькими неумелыми руками убирала, мыла, стирала. Для того чтобы купить учебники, я сдавала бутылки, которые заполняли пол под обеденным столиком на кухне так быстро, что иногда и ноги некуда было поставить. Сначала соседи нас жалели, потом стали коситься на пьяниц, нескончаемым потоком стремившихся в наш дом. Мне было стыдно, я старалась проскользнуть незаметно мимо ровных рядов бабушек, сидящих у нашего подъезда. Наверное, они устали меня жалеть, им было интереснее и легче осуждать маму.
«Век злобных старух», – как-то сказала мама. Наверное, ее опять кто-то обидел.