– Во-во, здесь, тормози, братан, приехали.
Вылезали долго и шумно. Расплатились. Саня внимательно осмотрел «лягушку» и схохмил:
– Хорошая у вас тачка, мужики. В другое время, честное слово, – взял бы и отобрал. Но вам повезло: мы сегодня гуляем, а потому добрые.
Его приятель шутку оценил, пьяно захохотал, после чего сладкая парочка двинулась в сторону придорожного заведения, освещенного бледно-голубым неоном.
– И вам спасибо, люди добрые, – зло проговорил Нестеров и, выждав минуту, потянулся из машины вслед за ними.
– Ты, Паш, пока здесь оставайся, а я пойду к Сергеичу, – не терпящим возражений тоном приказал Серпухов, вылезая.
Однако дойти до кабака он не успел – бригадир уже плелся обратно. И, судя по выражению его лица, без встречи с симпатичным пушистым зверьком под названием «большой белый песец» дело явно не обошлось.
– Ты чего, Сергеич? – удивленно спросил Серпухов. – Потерял их, что ли?
– Да ничего, Леша. Просто девяносто девять плачут, а один смеется.
– В каком смысле?
– Да в каком хошь. Знаешь, как называется сие достопочтенное заведение? «Ташкент». Лаконично, но в то же время емко и по делу, правда? Кстати, ты плова по-узбекски не хочешь? А то там подают… – И Нестеров разразился трехминутной матерно-вычурной тирадой, в которой досталось всем: и Ташкенту, и попутчикам-браткам, и Исламу Каримову, и ансамблю «Ялла», и певице Азизе (а зачем она Талькова убила?), и даже писателю Александру Неверову, чья вина заключалась лишь в том, что он когда-то сподобился назвать свою повесть «Ташкент – город хлебный»…
После того, как запас этнографических познаний иссяк, Нестеров немного успокоился. Бригадир закурил, весело посмотрел на Козырева и, передразнивая давешних попутчиков, сказал:
– Ну что, братан, запрягай, что ли! За стошку до города с ветерком довезешь?
– Довезу, – вздохнул Паша.
– Ты извини, Сергеич, что так получилось, – смущенно протянул Серпухов. – Я ж не знал…
– Да брось ты извиняться, Леха. Ты, наоборот, молодцом – все правильно сделал. Получил информацию – отреагировал, проверили… Ну а то, что пустышка оказалась, так кто сказал, что у нас в колоде одни тузы водятся? И вообще, не мне тебя учить. Ты же сам все прекрасно понимаешь. Давай садись, поехали, мы тебя прямо до дому доставим. В лучшем виде.
– Не, ребята, вы езжайте, а я пока здесь останусь.
– На кой?
– Да мне патрон свой надо обратно вернуть, – с явной неохотой ответил Леха.
– Какой еще патрон?
– Обыкновенный, от моего пээма. Когда мы сюда ехали, я этому урюку, который Саня, в карман патрон подложил. Думал, чем черт не шутит – может, и правда с Ташкентом встретятся. А на чем их крепить, если они вдруг чистыми окажутся?
– Ну ты даешь, Леха! У вас в уголовке все такие предусмотрительные или только ты один?… Да плюнь ты на этот патрон, поехали, а завтра, вернее, уже сегодня, я тебе патрон подгоню. Из личных запасов.
– Не, Сергеич, мне утром сдаваться нужно… Так что вы езжайте. А я сейчас своих подтяну: формальный повод есть, так что заодно и кабак обшмонаем – чтоб не получилось, что мы уж совсем зазря сюда притащились. Опять же с этими двумя упырями профилактическую беседу провести надо – не хрен по ночам мирных кассирш до инфаркта доводить.
– Ну, как знаешь. Все, Паш, давай в город… Меня прямо до дома можешь не довозить, где-нибудь на юго-западе выкинешь. Желательно, у палаточки круглосуточной… Пива хочу – аж скулы сводит…
Козырев вернулся домой уже во втором часу. Не хотелось ни есть, ни пить – только спать. Паша не раздеваясь плюхнулся на диван, завернулся в плед и вдруг вспомнил про Стаса. На него сразу же навалилась череда воспоминаний, по большей части добрых и приятных, и сон как ветром сдуло. Когда же приятные воспоминания закончились, Паша с тоской подумал о том, что сегодня ночью даже не спросил у Филонова новый домашний адрес, да и своих координат ему не оставил. «Обиделся Стас, наверняка обиделся и сам уже вряд ли теперь позвонит… Ничего, я его сам найду, найду и все объясню», – подумал Козырев, наконец засыпая. А ведь они могли работать в одном отделе – а почему бы и нет, собственно? Когда весной прошлого года Козырев и Филонов, демобилизовавшись, вернулись в Питер, то решили искать работу вместе. Они по очереди покупали газеты с вакансиями, таскались по биржам труда, теребили родных и знакомых. Но именно в тот день, когда в СКК проходила очередная ярмарка вакансий, у Стаса некстати разболелся зуб, и Павел поперся на встречу с потенциальными работодателями один. Там-то его и завербовали.
А завербовал Козырева сотрудник технического отдела ОПУ Дима Долгушин. История появления Долгушина в семерошной «техничке» покрыта мраком. По крайней мере, никто из старожилов не может вспомнить, кто конкретно двенадцать лет назад настоял на том, чтобы на должность специалиста по ремонту фотоаппаратуры взяли тогда еще двадцатидвухлетнего Долгушина с гуманитарным образованием, а главное – с печально известно откуда растущими руками. После того, как Долгушин за первые полгода доломал в отделе все, что можно было, в принципе, не только доломать, но и починить, руководство отдела задумчиво почесало репы и мудро решило использовать долгушинскую энергию в исключительно мирных целях. Основное и единственное, что подкупало в Диме, – это его неуемный оптимизм и безотказность во всем. Оказалось, что именно на этом поприще его и ждал успех. Дима выпускал стенгазеты, участвовал во всех без исключения спортивных соревнованиях и конкурсах профмастерства, выступал на судах чести, бегал в магазин за водкой и заклеивал окна на зиму (в последнем качестве его даже сдавали в аренду в другие подразделения – Долгушин и тут не роптал). Поэтому вполне естественно, что, когда в Управлении начался затяжной кадровый голод, именно Дима был брошен на передний край этой неблагодарной во всех смыслах работы, став за несколько лет профессиональным рекрутером.
О подобранных им кадрах в Управлении слагались байки и легенды. Самая известная появилась на свет два года назад, когда Дима был командирован на поиски оперативного водителя для наружки. Причем командирован с условием – обратно в контору можно было возвратиться лишь с реальным кандидатом. А еще лучше – с двумя. Долгушин нашел водителя буквально за три дня. Он явился на районную биржу труда, занял козырное место неподалеку от столика с табличкой «АТП № 7 приглашает на работу водителей…» и начал методично перехватывать всех лиц мужского пола, имевших неосторожность приблизиться к этому столику ближе чем на пять метров. Результат, надо признать, был неутешителен – лица мужского пола, заслышав, что им предлагают службу в милиции, шарахались от Димы, как черт от ладана. Хорошо еще, что по матушке не посылали. Через пару часов в зоне долгушинских геополитических интересов оказалась миловидная девушка в очках и с косой. Девушка робко приближалась к заветному столику, но была насильно отведена Димой в сторону на предмет беседы как гипотетически возможная жертва. А вдруг у нее тоже права имеются? Выяснилось, что права имеются не у девушки, а у ее молодого супруга. Причем в его правах были открыты все категории, с буквы «А» по букву «Е» включительно. Девушка же оказалась здесь совершенно случайно: в поисках работы супруги разделились – муж поехал за счастьем на одну биржу, а супруга – на другую. Самое удивительное, что уникальный супруг, как оказалось, в принципе был готов пойти работать оперативным водителем. «А возьмут ли? Он же только после института и в армии не служил», – засомневалась было девушка, но Долгушин заверил ее, что нынче не те времена, возьмут и без армии, главное – чтобы судимостей не имел. Девушка ответила: не то что судимостей, даже административных приводов у чудо-супруга никогда не было. Не веря своему счастью, Дима с замиранием сердца поинтересовался насчет особых примет – нет ли на теле татуировок, заметных шрамов, больших бородавок и других видимых дефектов лица. Девушка такому вопросу удивилась, однако подтвердила, что ничего выдающегося на теле ее супруга не имеется. И хотя рост будущего водителя был все же чуть выше среднего, в допустимые параметры он также укладывался.
[76]
Дима заставил девушку записать номера телефонов отдела кадров. Потом передумал, выпросил у нее мобильный телефон и дозвонился в кадры лично, попросив записать будущего водителя на завтра на собеседование с указанием, что этот редкостный по нынешним временам кадр из-под земли добыл не кто-нибудь, а он – Дима Долгушин. Затем он на радостях купил в местном буфете девушке мороженое и с легким сердцем отправился назад, в родную контору, рисовать стенгазету ко Дню Победы.