— Круто, Вася… Ну ладно, давай к делу: кого фотографировать будем? Когда? Какая аппаратура в наличии?
— Спешишь больно, — отозвался Шуруп. Ему страшно не хотелось переходить к конкретному разговору о мокрухе.
— А мне сопли размазывать некогда, — сказал Гена. — Отработал — получил бобы — уехал. Что тут сидеть — в твоем клоповнике?
— Хата, может, и не барская, зато надежная, чистая.
— Да, — приезжий провел пальцем по подоконнику, — действительно, чисто, как в операционной.
Палец прорыл глубокую борозду в толстом слое пыли. Не отвечая. Шуруп открыл дверь старого холодильника «Минск», достал бутылку водки. Продукты, выпивку и постельное белье он завез в квартиру накануне. Палыч, инструктируя старого зэка, сказал, что дело, мол, в один день не сделается. Может, и на неделю ростовский спец задержится. Ты, Василий, с ним поживешь…
— Будешь? — спросил Шуруп, наливая водку в чайную чашку с отбитой ручкой.
— Не пью, — сухо ответил Гена.
Шуруп опрокинул водку в рот, блеснул железными зубами. Приезжий поморщился. Ему сильно не нравился этот старый зэк, эта убогая квартира да и предстоящая работа — ему все не нравилось. Он был неприхотлив — запросто мог спать на голой земле или в норе, выкопанной в снегу. Такой опыт имелся… А здесь раздражали неряшливость, сомнительный и вдобавок пьющий напарник. Гена (на самом деле — Виталий, бывший офицер) дождался, пока Шуруп прожует маринованный огурчик, и сказал:
— Ну так что же, Вася?
— Спешите больно, молодые. — Шуруп снова хотел налить водки, но Гена подошел и крепко схватил его за руку.
— Хватит, — сказал он жестко, — рассказывай дело по существу.
— Берданка твоя лежит под диваном, — ответил Шуруп. — А человек? Человечка кличут Директор, подполковник мусорной. Понял?
«Понял», — зло подумал снайпер. — «Понял. Чего ж не понять?»
— Где служит? — спросил он спокойно.
— В детской комнате милиции, — с насмешкой ответил Шуруп.
— Где служит? — повторил Гена.
— В РУОПе.
«Да, старший лейтенант», — подумал снайпер. — «В большое говно ты вляпался». Он не был трусом — успел повоевать, дважды исполнял заказные. И уже когда сюда, в Питер, летел, знал, что ликвидация предстоит ответственная. Для того, чтобы завалить какого-нибудь лоха, не стали бы из другого города исполнителя вызывать — нашелся бы свой мокрушник. А раз вызвали — значит, дело серьезное. Но руоповский подполковник… да! Снайпер живо представил, какой шухер поднимется после акции. Менты не любят, когда убивают их человека. Тем более — в таком немалом чине. Ни слова не говоря, Гена вернулся в комнату и задернул грязные шторы. Потом вытащил из-под дивана сверток. Даже не разворачивая, на ощупь определил — СВД.
Шуруп в кухне опять забулькал водкой. Тоже нервничает, — злорадно подумал снайпер. Знакомая тяжесть оружия подействовала на него успокаивающе. Не торопясь, Гена развязал тесемочки, извлек из грубого брезента винтовку. В трех отдельных сверточках лежали магазин, прицел ПСО-1 и штык-нож.
— Штык-то зачем? — спросил Гена.
— Может, тебе пером сподручней, — с издевкой ответил Шуруп.
Киллер обернулся и пристально посмотрел на Шурупа. Но ничего не сказал. Он осмотрел винтовку, прицел и магазин. Штык-нож обтер, завернул в тряпку и бросил Ваське.
— Выбросишь, — коротко сказал он. Шуруп пожал плечами. А Гена убрал винтовку под диван, сел и закурил.
— Ну, Вася, расскажи, что у вас уже готово: маршруты? Адреса, где подполковник трется? Распорядок дня? Домашний адрес?
— Какие, на хер, маршруты и распорядок дня у мента? Адрес? Известен адрес — Литейный, 4.
— Ты там был?
— Где? — спросил Шуруп.
— Дома у мента вашего, на Литейном… Васька ошалело уставился на снайпера. Потом сообразил, что приезжему адрес Литейный, 4 может ни о чем не говорить. Шуруп кашлянул в кулак и сказал:
— На Литейном, 4, Геня, главная ментовка наша — ГУВД и чекисты. Большой дом называется.
— Так. А домашний?
— Кто же его знает, домашний-то…
— Так вы что, — с недоумением посмотрел на Ваську Гена, — адреса клиента не знаете?
— Вот мы с тобой этим и займемся, — невозмутимо ответил Шуруп. — Узнаем.
Ростовский спец негромко матюгнулся сквозь зубы: картинка стала ему понятна. Неизвестный заказчик (о котором, впрочем, босс в Ростове отозвался весьма уважительно) хочет обезопаситься как можно более полно. И решил никого из своих не привлекать. Исключение — этот старый зек. Да и его, вероятно, подчистят после операции. Ну что ж, решил снайпер, так даже лучше. Чем меньше участников — тем меньше вероятность провала.
— Ладно, — сказал Гена. — Понял. Начинаем с нуля.
Водка уже подействовала — Шуруп стал мягче. Он вообще выпив становился добрее. Если бы не многолетняя лагерная привычка контролировать слова и поступки, Вася подшофе был бы замечательным собеседником. Но четыре приговора и семнадцать лет срока приучили его фильтровать базар. Никому не верь, — учила лагерная мудрость. Он и не верил никому. Он мог бы привести десятки примеров, когда длинный язык отправлял своего хозяина на нары или в могилу. Или в петушатник.
— Видно, придется в вашем Шератон-отеле, — Гена обвел рукой комнату, — на несколько дней задержаться.
— Ничего, — сказал Вася. — В девятьсот четвертом группа Савенкова готовила покушение на министра Плеве несколько месяцев.
Ростовский киллер посмотрел на старого зэка с нескрываемым удивлением.
Пара агентурных записок — маловато для заведения ДОР
[34]
. Ничего, лиха беда начало. Чайковский дело знал, работать умел. Он потолковал с ребятами в отделе: нет ли информации на наркоманов из журналистской братии? Нашлась, конечно… Не сразу и не прямая, но нашлась. Саня Гаврилов вспомнил, что месяц назад прихватили одного журналюгу во время рейда на Некрасовском рынке.
— Он какой-то весь стремный был, — рассказывал Саня, посмеиваясь. — Пустой оказался, но точно могу сказать, Витя, он туда не за петрушкой пришел. Шухер поднял: я журналист! Не имеете права! Хотел я ему разок по яйцам приложить… но точно — газетчик оказался…
— Ну и?… — спросил Чайковский.
— А чего? Отпустили, конечно, хорька вонючего.
— А кто такой, Сань? Откуда?
Гаврилов потер лоб. У оперативников вообще-то память хорошая. Но избыточное количество информации, огромное количество контактов, фактов, адресов, фамилий, из которых процентов девяносто пять оказываются ненужными, накладывают свой отпечаток…
— Погоди, ща соображу, — сказал Саня. — А тебе что нужно-то?