Выдумщик - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Константинов cтр.№ 92

Череп сидел в бункере на тяжелом стуле, слегка покачивался и скучным голосом задавал Серегину разные вопросы. Журналист, лежавший на полу, шепелявил в ответ какую-то ерунду — бывший подполковник КГБ даже не особо вслушивался… Главное, что парень вообще говорит — это уже легче… Хуже, когда «клиент» просто тупо молчит. А когда человек начинает говорить пусть даже ложь — его потом гораздо легче на правду «вырулить», он уже привыкнет на вопросы откликаться, он, так сказать, модель поведения выберет, а именно — общение… Даже лживые ответы — это «приоткрытая дверь», в которую вламываться намного проще, чем в закрытую наглухо…

Череп очень устал — он ведь не был законченным садистом, получающим кайф от человеческих мучений. К пыткам начальник «контрразведки» относился исключительно функционально… Нет, пожалуй, он даже не любил их. Череп, конечно, немного возбуждался при виде истязаний, но потом всегда наступала расплата — эмоциональное возбуждение сменялось апатией и ноющей головной болью.

Бывший «комитетчик» представил, сколько еще придется провозиться с Обнорским, досадливо сморщился, но в этот момент в открытую дверь (ее запирали редко, потому что отпиралась она тяжело — надо было крутить специальный штурвал, а колесо временами заедало) вошел Виктор Палыч собственной персоной — он, как и обещал, все-таки «выкроил минутку для общения с прессой». Череп встал, поздоровался — без подобострастия, но вежливо. Антибиотик в ответ лишь кивнул и сразу же заблажил:

— Ну, где тут наш страдалец?

— Да вот, — кивнул Череп на валявшегося на полу Обнорского, хотя других «страдальцев» в бункере не было.

— О-о-о, — протянул Виктор Палыч. — Какой-то он не веселый совсем…

Антибиотик сделал знак рукой, и его охранник тут же передвинул стул, на котором только что сидел Череп, поближе к Обнорскому. Виктор Палыч уселся — основательно, удобно, закинул ногу на ногу и вздохнул:

— Ну, здравствуй, Андрюша… Вот и свиделись… Правда, сегодня не ты у меня интервью брать будешь, а я у тебя… Чего молчишь-то? Уснул, что ли?

Серегин зашевелился на полу, медленно повернул к старику голову, посмотрел затуманенным глазом:

— Кто вы?

— Чего? — Антибиотик приставил ладонь к уху, он не понял вопроса, потому что Обнорский говорил совсем невнятно — мало того, что ему зубы повыбивали, так у него еще и язык весь изрезался об осколки зубов.

— Кто… вы? Что… вам… надо?…

Виктор Палыч рассмеялся:

— Не узнал, стало быть? Это хорошо. Богатым буду…

А Серегин действительно не узнал Антибиотика — у него, видимо, после множества ударов по голове что-то случилось со зрением — перед глазами все расплывалось, мир виделся как через мутное, залитое мелким дождем стекло… Однако мозг у Андрея еще работал, поэтому он догадался, кто пришел его «интервьюировать».

— Вы… Говоров? Антибиотик?

Виктор Палыч свел брови к переносице:

— А ты, я гляжу, совсем воспитан плохо… Не учили тебя, видеть, со старшими разговаривать… Ишь ты, Антибиотик!… Я, Андрюша, тот, от кого зависит сейчас очень многое — никогда ни от кого в твоей жизни так много не зависело, как сейчас от меня… Осознаешь, подленыш? Самые важные дела я сейчас решить могу — кончишься ли ты в муках лютых, или уйдешь тихо, как уснешь… А зависеть это будет от того, как ты поведешь себя…

Серегин ничего не ответил, закрыл слезившийся глаз, вздрогнул, подавляя стон — ему больно было даже дышать… У Антибиотика меж тем лицо разгладилось, он снова разулыбался — и странно сочеталась эта улыбка с покачиванием головы и укоризненным тоном:

— Да, наворочал ты дел, Андрюша, напакостил. А главное — самому себе ведь больше всех и навредил… Оно так всегда бывает, когда люди не в свое лезут… Жил бы себе и жил спокойно, писал про мафию (старик произнес это слово издевательски — «про махвию»), дальше пугал бы граждан — кто бы тебе чего предъявил? Так нет же — ты блудень затеять решил… Ну, и каков итог? А ты об мамке своей подумал? Каково ей-то будет, а? Дурканул ты, парень, дурканул… А я ведь читал твои писания — и, честно скажу, казался ты мне умнее… М-да…

Виктор Палыч заперхал — то ли кашлял, то ли смеялся… Серегин по-прежнему молчал, лежал неподвижно с закрытыми глазами, но старик по его подрагивающим векам видел — журналист в сознании, слушает внимательно. Антибиотик вздохнул и продолжил:

— Вот из меня любят разные Никитки-Директора зверя лепить, чуду-юду кровоядную — и того не поймут, что чуждо мне все это… Когда мое не трогают, так и я к людям с душой… Но уж когда по-сучьи подляны строят, тогда извини — око за око, зуб за зуб. Так, Андрюша, даже Библия нам завещала… Вот и с тобой: хочешь верь, хочешь нет — но на тебя я зла не держу. Сам понять не могу — почему, а зла нету. Досада есть, потому как проблемы ты кое-какие создал — скрывать не буду. Людей подставил, кровь отворил… Беспределом из-за тебя запахло, Андрюша, а беспредел — это страшно, беспредел — это для всех гибель, потому и надо беспощадно давить тех, кто его учиняет… М-да… А с другой стороны, я даже как-то и не верю, что все это блядство «абсолютное» ты сам заварил — не верю и все! Я людей спрашивал, они про тебя нормально отзывались, говорили, что ты, конечно, с чудинкой парень, но не подлый… И сдается мне, Андрюша, что тебя самого подставили, «прокладкой» выставили, а ты туфту дешевую за чистое схавал… Больше того тебе скажу — я даже знаю, кто всю эту канитель устроил: Катька Званцева, сучка неблагодарная, так ведь?

Серегин не вздрогнул, но зашевелился, и Антибиотик довольно усмехнулся — среагировал мальчонка на имя, среагировал… Обнорский попробовал было перевернуться на бок, но ему мешали сцепленные за спиной наручниками руки — а каждое неловкое движение отдавалось взрывами боли в сломанных ребрах и отбитых внутренностях.

— Какая Званцева?

У него получилось: «Хахая Жваншева?» — но Антибиотик понял и добродушно рассмеялся, даже руками замахал.

— Да брось ты, Андрюша, не пыли, раз попал в дешевое… Та самая Катька Званцева, писька сахарная, с которой тебя вместе люди в Стокгольме срисовали… Ну, понял? «Какая Званцева…» А, между нами, ты ведь, наверное, и не знаешь, какая она, Катенька наша… Не знаешь, Андрюша, не спорь… Эта тварь даже меня, старого, почти охмурила… Ты бы вот поинтересовался, кто ее от смерти закрыл после того, как ее мужика первого, Вадика Гончарова, в землю зарыли… Я, кстати, и Вадика хорошо знал в свое время… М-да… Так вот, молодой человек, Катюшу нашу тогда в Москве на счетчик поставили люди Гургена — если слышал ты, конечно, про такого…

Старик сделал паузу, а Обнорский неожиданно ее заполнил одним словом:

— Слышал…

— Да? — Антибиотик оживился. — Много ты чего слышал, как я погляжу — одно слово, способный юноша…

Виктор Палыч почувствовал азарт — Серегин понемногу втягивался в разговор… Собственно говоря, Антибиотик использовал старый, как мир, оперский трюк — представить главным виновником не самого допрашиваемого, а его подельника. Прием этот, несмотря на древность, всегда действовал очень эффективно — допрашиваемый цеплялся за соломинку и топил напарника, не понимая, что тот утянет за собой и его самого… Антибиотик горько усмехнулся, как человек, много раз сталкивавшийся в жизни с черной неблагодарностью.