Выдумщик - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Константинов cтр.№ 74

И очень-очень редко можно услышать о том, что «психологическая» опасность в работе журналистов гораздо существеннее опасности «физической», которая часто преувеличивается самими же репортерами… Ведь как иной раз случается — возвращается, допустим, журналист домой, в подъезде ему бьют по голове и отнимают кошелек. Вроде бы банальное разбойное нападение, в котором грабителей меньше всего интересует профессиональная деятельность жертвы — их гораздо больше волнует содержимое кошелька пострадавшего… Но уже на следующий же день, руководствуясь принципом «корпоративной солидарности», средства массовой информации расскажут о «нападении на журналиста» — и обязательно намекнут, что это нападение могло как-то быть связано с «попыткой воспрепятствовать профессиональной деятельности». А вот если ограбят рабочего, учителя, врача или инженера — тут, конечно, никому и в голову не придет говорить о «происках мафии», если таковые случаи, вообще, попадут в сводки новостей.

Между тем, на самом деле, репортеров крайне редко убивают для того, чтобы помешать им делать их работу. Конкретные примеры можно пересчитать по пальцам. В «горячих точках» — да, там, конечно, опасно, но и там, как правило, «охоту на журналистов» никто не открывает, корреспонденты разных редакций гибнут, потому что на войне никто не застрахован от пули, осколка или взрывной волны… И лишь в исключительных случаях журналистов убирают, как опасных свидетелей, как носителей «убойной» информации — ведь каждое убийство представителя прессы неминуемо становится резонансным, к нему привлекается внимание властей и общественности, в том числе и международной…

Короче говоря — «физическая» опасность реально угрожает журналистам лишь время от времени, «психологическая» же действует постоянно, как проникающая радиация — она бывает такой же незаметной подчас и такой же смертельной… Что имеется в виду? А вот что: через журналистов проходят мощнейшие информационные потоки — при этом большая половина информации носит ярко выраженный негативный характер: корреспонденты рассказывают об убийствах, эпидемиях, о коррупции, политических скандалах, о катастрофах, голоде и, вообще, о самых разных проблемах. По мировой статистике лишь менее сорока процентов от всей журналистской информации несет в себе позитивный заряд. Так уж устроены мир и человек: хорошее часто воспринимается за некую норму, в которой нет «информационного повода», а вот плохое — да, плохое интересно всем. Или, если не всем, то, по крайней мере, большинству зрителей и читателей. В некоторых «отраслях» журналистики — в «криминальной» или «расследовательской» — удельный вес негативной информации вообще подходит к девяносто пяти — девяносто семи процентам…

А теперь представьте себе, что это такое — изо дня в день вбирать в себя всевозможную «чернуху»? Зритель может выключить телевизор, чтобы «закрыться» от плохих новостей, читатель может не послушать газету, а как журналисту спрятаться от «негатива»? Это ведь его работа, его хлеб… Тут и наступает та самая «профессиональная деформация». Журналисты ведь тоже люди, их психика не выдерживает нагрузок, она либо надламывается — и корреспонденты зарабатывают тяжелейшие нервные расстройства, либо «экранируются», когда репортеры перестают воспринимать «чернуху» как нечто ужасное и выходящее из ряда вон. Во втором варианте у журналистов вырабатывается некий профессиональный цинизм, у них притупляется способность к сопереживанию, к состраданию… А стрессы копятся, их надо как-то снимать.

Только вот чем? В России стрессы, как правило, заливают водкой, которая способна дать временное облегчение и еще большие последующие проблемы… Полученные на работе тяжелейшие стрессы журналисты несут домой, в семьи — и семьи рушатся или становятся, мягко говоря, странными… А самое страшное заключается в том, что представители прессы постепенно привыкают к постоянным стрессам как к наркотикам, поэтому они окунаются в работу все глубже и глубже — следовательно, все больше и больше «профессионально деформируются». И постепенно работа заполняет почти всю жизнь, а не является, как у нормальных людей, лишь частью жизни. Поэтому и говорят, что журналистика — это не профессия в обычном понимании этого слова, журналистика — это образ жизни, это диагноз, приговор… Именно в этих аспектах работа журналиста больше всего похожа на работу оперативника…

На такие вот невеселые темы Обнорский и размышлял в самолете во время короткого перелета до Стокгольма, а после приземления подумал о том, что он — вовсе конченный псих: его ждет красивая женщина, наступает Новый год, а он профпроблемами обеспокоен… Андрей и впрямь очень устал, потому что последние два месяца уходящего года ознаменовались для него чудовищным нервным напряжением. Серегин понимал, что ему необходим отдых, иначе он просто свихнется — понимал, но остановиться самому ему, наверное, было не под силу…

Когда Катя увидела вышедшего из таможенного коридора Андрея, она невольно охнула — журналист выглядел так, будто заболевал или, наоборот, только-только оправился от тяжелой болезни — осунувшееся лицо, неуверенная походка и глубоко запавшие глаза сделали Обнорского непохожим на самого себя… После первых объятий и поцелуев Катерина потащила Серегина в машину — взятый напрокат «СААБ-9000». Андрей, оглядев автомобиль, присвистнул:

— Солидная «тачка»… Порулить дашь?

— Дам, — кивнула Катя. — Но только не сегодня.

— Почему? — удивился Обнорский. — Я в самолете ничего не пил.

— Лучше бы ты выпил, — грустно улыбнулась Катерина, садясь за руль «СААБа». — Андрюша… Ты в зеркало давно смотрелся в последний раз?

— Утром, когда брился… А что такое? — Андрей встревожился и, повернув к себе зеркало заднего вида, начал разглядывать свое лицо. Не заметив ничего необычного, Обнорский пожал плечами: — Чего-то я не понимаю… Лицо, как лицо… Возможно, я и не Ален Делон, возможно… Но почему мне за руль-то садиться нельзя? Ведь не настолько же страшен, чтобы люди со встречной полосы в кювет сигали от нервного потрясения… Грустно, конечно, что вам, барышня, мой хохотальник не нравится. В народе-то говорят, что с лица — не воду пить…

— У тебя лицо смертельно уставшего, вымотанного до крайности человека, — абсолютно серьезно сказала Катя, запуская двигатель и выруливая со стоянки. — В таком состоянии пускать человека за руль нельзя — слишком опасно…

Андрей вымученно улыбнулся:

— Неужели так в глаза бросается?

— Бросается, бросается… У тебя взгляд стал — как у маньяка… Знаешь, нехорошая такая одержимость на лице отпечатана…

Катерина уверенно вывела «СААБ» на шоссе и утопила педаль газа в пол так, что Обнорского, пытавшегося наклониться к ней, швырнуло на спинку кресла. Катя хмыкнула:

— Вот видишь — и реакция замедленная… Что с тобой, Андрюша? Ты словно с лесоповала вернулся…

Обнорский закурил и засмеялся нервным, не очень естественным смехом:

— Ну, на лесоповале я не был… Пока… Но работы действительно хватало — и в газете, и по нашим делам… И, знаешь, Кать — есть кое-какие сдвиги… Я, кажется, высчитал участок приложения наших с тобой сил — сейчас расскажу тебе…

— Нет, — решительно покачала головой Катя, внимательно следя за дорогой.