Итак, Чайльд Рэндом к башне черной подошел, в руках сжимая
меч и пистолет
[1]
. Очки болтались на ремешке на груди. В этом
дыму и бликах непонятного освещения надевать их я не собирался, пока это не
станет совершенно необходимым.
По какой-то непонятной причине камни к башне не
приближались. Она стояла на возвышении, и, когда я до нее добрался, понял, что
пляски камней происходят в громадной котловине у подножия холма, на котором
стояла башня. Но пока оттуда, где я стоял, трудно было понять, что собой
представляет это возвышение — остров или полуостров.
Я плелся вперед сквозь дым, по обломкам камней, увертывался
от языков пламени, то и дело вырывавшихся из трещин и дыр в земле. Наконец я
почувствовал, что поднимаюсь по склону и немного уклонился от прямого пути к
башне. Ненадолго задержался в том месте, где с башни меня не было видно,
проверил, в порядке ли оружие, отдышался и напялил очки. Я добрался до края
подъема и припал к земле.
Да, очки сработали. И да, тварь только меня и пожжидала.
Оно выглядело еще более ужасно оттого, что была в нем
какая-то удивительная красота. Змеиное тело толщиной в бочку, голова как
гвоздодер, заостренный в сторону пасти. Глаза — бледно-бледно-зеленые. И вся
тварь была прозрачная, как стеклышко, только кое-где виднелись тоненькие, едва
заметные линии, обозначавшие кольца. Что бы там ни текло у страшилища по венам,
оно тоже было прозрачным. Смотришь и видишь внутренности — вот они, мутные,
непрозрачные, какие-то затуманенные. Зрелище просто завораживающее — лежать и
смотреть, как эта штука устроена. Да, еще у чудища была густая грива — что-то
наподобие стеклянной щетины, которая воротником обнимала шею.
Когда тварь пошевелилась, заметив меня, она подняла голову и
заскользила вперед. Это было похоже на движение воды — такая живая река без
русла и берегов. Но когда я разглядел, что у чудища в желудке, я похолодел...
Там был полупереваренный человек.
Я поднял руку с пистолетом, прицелился в ближайший ко мне
глаз чудища и нажал на курок. Я ведь тебе уже говорил — без толкуь. Я бросил
пистолет, вскочил, отпрыгнув влево, оказался по правую сторону от головы чудища
и попытался попасть ему в глаз мечом.
Ты должен знать, как трудно прикончить всякого похожего на
змею зверя. Я решил сперва ослепить его и оттяпать язык. Потом, положась на
свое проворство, я собирался нанести несколько хороших ударов по шее, пока не
обезглавлю тварь. А там она уже может всласть поизвиваться в агонии и наконец
сдохнуть. Я еще надеялся, что она более медлительна, пока переваривает недавний
обед.
Ну, если она была медлительной, мне крупно повезло, что я не
появился там раньше. Когла я полоснул мечом, тварь дернула головой и нырнула
под лезвие, пока я еще не восстановил равновесие. Рыло ударило мне в грудь, как
хороший молот. Короче, я упал.
Упал, покатился по земле, быстренько отполз подальше. Еще
чуть-чуть, и я бы оказался на краю обрыва. Я мгновенно поднялся, а тварь
развернулась и снова кинулась на меня. Ее голова взметнулась футах в пятнадцати
надо мной.
Я прекрасно понимаю, Джерард на моем месте ринулся бы в
атаку. Этот громила просто располовинил бы тварь своим громадным мечом, она бы,
естественно, повалилась, накрыла его своим мерзопакостным телом, а он после
выкарабкался бы, отделавшись несколькими синяками. Может, еще разбитым носом.
Ну а Бенедикт — уж тот бы не промахнулся, целя твари в глаз. К тому моменту оба
глаза уже бы лежали у него в кармане, а башкой твари он бы в мячик играл,
сочиняя в уме примечания к Клаузевицу
[2].
Но они-то настоящие герои, а я... А я стоял как идиот,
выставив вперед меч, сжав рукоять обеими руками, упершись локтями в бедра,
запрокинув голову. Больше всего на свете мне хотелось драпануть во все лопатки
и забыть об этом на всю оставшуюся жизнь.
Но только... я знал, что, если брошусь наутек, тварь
настигнет меня и сожрет как миленького.
Да еще из башни донеслись вопли — значит, меня заметили, но
оглядываться и смотреть, что там творится, у меня желания не было. Я принялся
дразнить чудище. Я хотел, чтобы оно снова атаковало меня, и тогда уж я с ним
покончил бы, так или иначе.
В конце концов тварь кинулась на меня, а я, изловчившись,
размахнулся и изо всех сил вогнал меч в то место, куда метил.
Сам я от этого удара еле очухался. Левый бок онемел, и было
такое ощущение, словно я на целый фут врос в землю. Однако удар удался.
Каким-то образом я сделал все правильно. Маневр прошел именно так, как я хотел
и спланировал.
Вот только чудище отказалось выполнять свою часть и
сотрудничать, переходя к смертной агонии. Напротив, этот гад снова задрал
голову. Мало того, он еще и меч мой уволок — тот по рукоять ушел в левую
глазницу твари, а кончик лезвия торчал посреди стеклянных игл гривы. Словом, я
понял, что нападающие сейчас в ударе.
А из прохода в основании башни стали появляться какие-то
фигуры — медленно, крадучись, они двигались в мою сторону. Видок у этих парней
был премерзкий, они были вооружены, и я почувствовал, что в драке с чудищем они
явно не на моей стороне.
«Ладно, — решил я. — В другой раз буду знать, что надо
получше целиться».
— Бранд! — прокричал я. — Это я, Рэндом! Не могу
прообиться! Прости!
А потом я повернулся, побежал, соскользнул с края обрыва и
во всю прыть помчался по склону к котловине, где бесновались камни, на бегу
решая, верно ли я выбрал время для бегства.
Как во многих случаях, ответ был и «да», и «нет». Клянусь,
таких лихих прыжков мне бы в жизни своей не сделать, если бы... Уцелеть-то я
уцелел, но вот именно, что уцелел — весь побитый, исцарапанный и, похоже, ногу
в лодыжке сломал.
Встать и снова побежать меня заставили шум наверху и звук
осыпающегося щебня. Когда я надел очки и посмотрел наверх, я понял, что чудище
решило спуститься с холма, догнать меня и завершить столь успешно начатое дело.
Проклятый змей-призрак сползал, извиваясь, по склону. Вокруг глаза темнело
пятно в том месте, куда угодил мой меч.
Я сел. Встал на колени. Пощупал лодыжку и понял, что идти не
смогу. Поискал глазами какую-нибудь палку, чтобы опереться. Ничего даже смутно
похожего. Я пополз. Что еще оставалось делать? Только пытаться по возможности
выиграть расстояние и думать, что еще можно предпринять для спасения
собственной шкуры.