Моя лошадь шагал вперед, и с каждым его шагом что-то
исчезало из окружающего мира. Внезапно между нами и окружающими нас объектами
началась перестройка взаимосвязей, исчезало чувство объемности, нарушались
перспектива и оценка расстояния. Все стало каким-то плоским, одномерным,
лишилось площади. Конь Рэндома встал на дыбы и громко заржал. Зрелище вышло
поистине апокалипсическое: я вспомнил «Гернику»
[6]. Увы, я
заметил, что странные кубистические изменения коснулись и нас самих: и Рэндом,
пытавшийся обуздать обезумевшего коня, и Ганелон, не давший своему Дракону
вздыбиться, выглядели по меньшей мере странно — все из прямых линий и углов.
Впрочем, Звезда во многих передрягах побывала, да и Дракон
был бравым жеребцом. Мы с Ганелоном покрепче прижались к коням и почувствовали,
что земля движется... Что же это такое? Рэндому наконец удалось справиться со
своей лошадью. А перспектива все искажалась и искажалась...
А потом вдруг резко изменилось освещение. Небо почернело,
как ночью, но стало похоже на плоскую, не отражающую света поверхность. Точно
такими же стали и пустые участки между объектами. Свет теперь исходил от самих
объектов. Все плоскости испускали белое свечение разной интенсивности, и, горя
ярче всего вокруг, ставший вдруг громадным и странным, единорог поднялся на
дыбы, ударил передними копытами по воздуху... Казалось, он уничтожит нас, если
мы сделаем хоть один шаг.
А потом был только свет.
А потом все замерло.
А потом свет исчез и не осталось совсем ничего — даже
черноты. Какой-то разрыв существования, длившийся не то краткий миг, не то
целую вечность...
А потом и мрак и свет вернулись. Но только... поменялись
местами. Свет заполнил внутренние объемы предметов.
Первое, что я услыхал, — был звук бегущей воды, и понял, что
мы все еще у родника. Первое, что я почувствовал, — дрожь, бьющая мою чалую. А
потом до меня донесся запах моря.
А потом у меня перед глазами возник Образ... или нет: его
искаженный негатив.
Я наклонился вперед — и края предметов осветились более
ярко. Откинулся назад — и свет исчез. Снова склонил голову, сильнее, чем в
первый раз...
Свет рассеивался. В картине мира появились оттенки серого
цвета. Осторожно, почти нежно я сжал коленями бока Звезды, понуждая лошадь
шагнуть вперед.
Мир вокруг оживал, обретал привычные цвета, очертания,
формы...
Я слышал — мои товарищи тронулись в путь позади меня. Далеко
внизу виднелся Образ, совсем не таинственный, сам становящийся объяснением той
удивительной трансформации, что произошла с миром вокруг нас.
Мы спускались по склону, и вот уже вернулось ощущение
перспективы... Море, отчетливо видимое справа, зримо отделялось от неба — всего
мгновение назад это был единый Urmeer
[7]
вод вверху и вод внизу.
Отражение отражения – но незаметное, пока оно длилось.
Мы ехали по каменистому гребню — вероятно, он начинался от
дальнего конца рощи, в том месте, куда нас подвел единорог. Приблизительно в
ста метрах внизу лежала удивительно ровная площадка — громадный монолитный
каменный овал, по длинной оси что-то около двухсот метров. Гребень, по которому
мы ехали, падал влево и снова вздымался, описывая высокую дугу, обнимающую
площадку внизу. По левую сторону дуги ничего не было — то есть, вернее сказать,
она полого спускалась к незнакомому морю.
Все вокруг стало еще более объемным. Солнце превратилось в
величественный золотой шар — такой, какой мы уже видели раньше. Небо обрело
такую глубокую синеву, какой никогда не бывало над Амбером, и ни единой тучки
не плыло по нему. Таким же синим-пресиним было море, и на нем — ни паруса, ни
островка. Не летали птицы. Стояла тишина, которую не нарушали никакие звуки,
кроме тех, что производили мы сами. Удивительная, всепоглощающая тишина. И
наконец сознание мое прояснилось окончательно, и на лежащий внизу каменный овал
легли линии Образа.
Поначалу мне показалось, что он как бы нарисовался на камне,
но, когда мы спустились пониже, я увидел, что линии лежат внутри —
золотисто-розовый узор, похожий на прожилки экзотического мрамора. Несмотря на
очевидную искусственность, линии Образа казались совершенно естественными.
Я натянул поводья Звезды, мои спутники тоже придержали
коней. Рэндом стал справа от меня, Ганелон — слева.
И мы долго молча смотрели вниз. Черное пятно с резкими
грубыми краями рассекало овал от центра до края.
— Знаешь, — наконец вырвалось у Рэндома, — такое
ощущение, словно кто-то срезал верхушку Колвира — всю гору до самых подземелий.
— Точно, — отозвался я.
— Значит, если так, то там и должен лежать Образ.
— Верно, — согласился я.— А это черное пятно уходит к
югу, откуда идет черная дорога.
Я медленно кивнул, обретая понимание, которое постепенно
переходило в уверенность.
— Но что же это значит? — потрясенно проговорил Рэндом.
— Все соответствует истине, но... Ничего не понимаю. Зачем мы попали сюда,
зачем нам показывают все это?
— «Соответствует истине» — не те слова, — сказал я. —
Это и есть истина.
Ганелон повернул к нам голову.
— В той Тени, на Земле, где ты прожил так долго,
Корвин, — сказал он, — я слыхал стихотворение о дороге в лесу, о развилке
дорог, точнее. Кончалось оно так: «...развилка двух дорог — я выбрал ту, где
путников обходишь за версту. Все остальное не играет роли»
[8].
Когда я услыхал его, это стихотворение, мне припомнилось то, что ты однажды мне
сказал: «Все дороги ведут в Амбер». Я думал об этом потом... да и теперь
думаю... Для вас-то играет роль, какую из двух дорог выбрать? Для вас, людей
одной крови, которых в конце должно ждать одно и то же?
— Понимаешь? — спросил я. — Понимаешь, Ганелон?
— Думаю, да, — кивнул он и вытянул руку. — Значит, там
внизу — и есть настоящий Амбер?
— Да, — ответил я. — Да, настоящий.