Никто, кроме нас! - читать онлайн книгу. Автор: Олег Верещагин cтр.№ 34

– Вижу, – поднял руку Верещагин (это был он), – спасибо.

Пашка лежал около стены – под капельницей. Когда надсотник подошел и присел рядом на корточки, то сперва испугался – глаза мальчишки, открытые, были сонными, как тогда. Но потом Пашка сморгнул муть, вяло, но радостно улыбнулся и пошевелил пальцами руки, в которую уходил шланг (не одноразовый, старый резиновый). Зашевелил губами.

– Тихо, молчи, ты что?! – офицер поднес ладонь к его губам. – Молчи, не говори! – он видел, что бинты на шее Пашки помечены красным.

Мальчишка мигнул. Снова улыбнулся. Выпростал из-под одеяла вторую руку, коснулся бинтов на руке офицера, шевельнул бровями.

– Да, сломал все-таки, – кивнул Верещагин. – Ты в него влепил, ну, тут я тоже подсуетился – и прямо в лоб ему. Ребята к тебе тоже собирались, они потом тебе яблок принесут… – Пашка опять улыбнулся. – Там ничего страшного, ты быстро поправишься. Крови потерял много, а заживет быстро. Пашка, – офицер нагнулся к мальчишке, – ты меня спас. Если б не ты – он бы как раз этой пулей мне в голову.

Губы мальчишки шевельнулись. Надсотник угадал такое знакомое: «Ой, да ну, Олег Николаевич…» – и встал, чтобы мальчишка не увидел его слез.

Но Пашка и так уже «уплывал». Глаза его опять затуманились, он опустил веки.

– Спит, – сказал надсотник. Обернулся к раненым и вздохнул: – Просто спит…

– Кгхм, – сказала стоящая в дверях главврач. За ее спиной маячила с ехидным лицом та самая медсестра. – Прррошу наружу.

* * *

– Смешно, – сказал Верещагин и вдруг засмеялся на самом деле – тихо, но так искренне, что лежавшая рядом женщина тоже не удержалась от смеха и спросила:

– О чем ты?

– Никогда не думал, что сломанная рука так мешает этому делу.

– Как ты меня нашел? – спросила она.

– Да очень просто… – надсотник вздохнул. – Шел – гляжу, то самое место. Сразу все вспомнилось… Потом вспомнил и про адрес, ты мне называла.

– А ты не зашел, – сказала она, переворачиваясь на спину. Добавила: – А я тебя сразу узнала. Ты ничуть не изменился.

– Врешь, Лена, – усмехнулся Верещагин. – Я стал седой и умный.

– Ну, дураком ты и тогда не был… Я сразу внимание обратила – такой странный, загадочный…

– Это у меня, наверное, опять денег на сосиски не хватало, – заметил Верещагин, проводя здоровой рукой по волосам женщины. Это странным образом не выглядело лаской – просто движение.

– Не смейся, – строго сказала женщина, чуть отстраняясь. – Я терпеть не могла, когда кто-то стоит и сопит над ухом. Да еще шуточки отпускать начинает. А в сто раз хуже – «серьезно критиковать»… фэ! – издала она смешной звук.

– И поэтому ты носила свисток, – тоже оживился Верещагин. – Поглядела на меня через плечо, вздохнула тяжело и устало так спросила: «Мне свистеть или сам уйдешь?»

– А помнишь, что ты сказал? – засмеялась Елена. – Брови поднял и говоришь: «Впервые слышу, что милиция идет на свист»… Я о тебе потом часто вспоминала.

– А я о тебе нет, – сказал надсотник.

Женщина хмыкнула:

– Честно, по крайней мере.

– Как есть… А где твой муж? Я видел фото на серванте.

– Он погиб в начале лета. Был ополченцем, – ответила Елена.

– А сын? – продолжал спрашивать надсотник, глядя в потолок, на котором проявились рассветные тени.

– Откуда ты про это-то знаешь?

– Что в доме есть мальчишка – видно сразу.

– Да… Он пионер. Никогда не думала, что еще услышу это слово.

– Сколько ему?

– Двенадцать. Зовут Димка.

– Как? – Верещагин привстал.

В голосе Елены прозвучало удивление:

– Дмитрий… Что с тобой?

– Нет, ничего, – офицер опустил голову на подушку. – Так.

– А у тебя есть дети? – помолчав, спросила женщина.

– Нет. Никого.

– Ты же рассказывал, что у тебя есть девушка. Тогда рассказывал, я еще удивилась и даже обиделась – вот нахал…

– Нет. Уже тогда не было.

– Бросила? Или ты бросил?

– Она погибла, – надсотник закинул здоровую руку под голову. – А чем ты занимаешься… в смысле – сейчас?

– Я работаю в школе. Недавно открылась снова… в подвале. Рисование преподаю.

– Значит, сбылась твоя мечта?

– Не совсем. Я хотела стать художником… А ты кем был?

– Учителем… Светает. Лен, я пойду.

Встав и запахнувшись в халат, женщина села в кресло и молча смотрела в окно, за которым и правда начинался солнечный рассвет – будто вернулось лето. Неподалеку били пушки – «бум-бум-бум», надоедливо и привычно. Надсотник одевался – неловко, одной рукой. И думал, что она могла бы помочь, и что он зря сюда пришел – какой-то идиотский выверт, фокус памяти (или времени?), когда он за разрушенным памятником Петру Первому вдруг в вечернем сумраке увидел целую лестницу спуска и улицу за ней – совершенно такую же, как не то что до войны – вообще как тогда, в 91-м…

Он вышел молча. И женщина не повернулась в кресле…

…На самом пороге надсотник столкнулся – буквально лицом к лицу – с ойкнувшим мальчишкой, который отшатнулся назад, увидев выходящего мужчину. Но, различив форму и погоны, тут же подтянулся и лихо отдал салют.

Отдав в ответ честь, Верещагин быстро окинул взглядом паренька. Довольно высокий, в полувоенной форме (перешитой из натовской) со знаками различия звеньевого отряда имени Героев Обороны, под курткой – красный галстук. Мальчишка был русый, сероглазый, и Верещагин, опустив руку после приветствия, сказал – сам не зная, зачем, может быть, чтобы рассеять чувство неловкости (Димка глядел на него удивленно, что было, в общем-то, закономерно, словно спрашивая: «Дядя, а что вы тут делаете?»):

– Я знакомый твоей мамы, – и начал спускаться по ступенькам.

Мальчишка сказал вслед – без удивления, радостно скорее:

– А я вас узнал… сразу… почти сразу.

Надсотник удивился. Его фото было, конечно, в «Русском знамени», и не раз. Но таких, как он, офицеров были десятки. И их фото тоже печатали, так с чего мальчишка запомнил именно его?

– Откуда? – спросил Верещагин, оборачиваясь.

– А у мамы есть ваш портрет, – сообщил мальчишка спокойно.

* * *

Елена все еще сидела в кресле и удивленно подняла голову, когда надсотник вошел в зал – тяжело дышащий, словно после долгого бега. Из прихожей раздался голос сына: «Ма, я пришел!» – но женщина сейчас этого не слышала, потому что Верещагин спросил:

– Где он? Покажи.

– Что показать? – спросила она устало, поднялась.