Уже несколько часов, как в пушистой вате теней растаяли
стены Квадрата, и было видно, как неподалеку мигают красные глаза дома. Должно
быть, Вольф предупредил Лиль, что вернется поздно, и, несмотря на это. Ляпис с
минуты на минуту ожидал появления крохотного огонька штормового фонаря.
Поэтому он оказался не готов и был захвачен врасплох, когда
в темноте появилась одинокая Хмельмая. Он узнал ее, когда она была уже совсем
рядом, и рукам его стало жарко. Податливая и гибкая, как лиана, она дала себя
обнять. Он погладил ее точеную шею, он прижал ее к себе и, полузакрыв глаза,
забормотал слова литаний, но вдруг она почувствовала, как он сжался, окаменел.
Как зачарованный, Ляпис уставился на стоявшего рядом
бледнолицего человека в темной одежде, который тоже их разглядывал. Рот
прочерчивал его лицо черной поперечиной, а глаза глядели, казалось, откуда-то
издалека. У Ляписа перехватило дыхание. Для него было невыносимо, чтобы кто-то
слушал, что он говорит Хмельмае. Он отстранился от нее, и костяшки его пальцев
побелели.
— Что вам угодно? — выдавил он из себя.
Не глядя, он почувствовал удивление девушки и на долю
секунды повернулся к ней. Удивление, полуулыбка удивления. И по-прежнему
никакой тревоги. Когда же он снова взглянул на человека… никого уже не было.
Дрожь вновь охватила Ляписа, холод жизни выстужал ему сердце. Так он и стоял
рядом с Хмельмаей, подавленный, постаревший. Они не промолвили ни слова. Улыбка
исчезла с губ Хмельмаи. Обвив тонкой рукой шею Ляписа, она ласкала его, как
ребенка, поглаживая и почесывая за ухом ровно подрезанную кромку волос.
В этот миг раздался глухой стук каблуков о землю, и рядом с
ними тяжело рухнул Вольф. Он так и остался на коленях, сгорбившись, без сил,
сжав голову руками. На щеке у него красовался большой черный подтек, густой и
липкий, словно чернильный крест на плохой контрольной; его изболевшиеся пальцы
из последних сил стискивали друг друга.
Забыв о своем собственном наваждении. Сапфир расшифровывал
на теле Вольфа следы иных напастей. Ткань защитного обмундирования, будто
жемчужинками, сверкала микроскопическими капельками на осевшем, как труп, у
подножия машины теле.
Хмельмая отстранилась от Сапфира и подошла к Вольфу. Она
взяла в свои теплые пальцы кисти его рук и, не пытаясь их разъединить, дружески
пожала. В то же время она говорила певучим, обволакивающим голосом, она
уговаривала его вернуться в дом, где тепло, где на столе большой круг света,
где его ждет Лиль; и Сапфир нагнулся к Вольфу и помог ему подняться. Шаг за
шагом они отвели его в тень. Вольф шел с трудом. Он чуть волочил правую ногу,
опираясь рукой на плечо Хмельмаи. С другой стороны его поддерживал Сапфир. Они
шли, не говоря ни слова. Из глаз Вольфа на кровавую траву перед ними падал
холодный, злобный свет, оставляемый его двойным лучом легкий след с каждой
секундой слабел у них на глазах; когда они добрались до дверей дома, тяжелая
муть ночи сомкнулась над ними.
Глава XVIII
Сидя перед трельяжем, облаченная в легкий пеньюар Лиль
приводила в порядок свои ногти. Последние три минуты они вымачивались в
декальцинированном соке наперстянки, чтобы размягчить кутикулу и сфазировать
луночки ногтей в первую четверть. Она тщательно подготовила крохотную клетку с
выдвижным поддоном, в которой двое специализированных жесткокрылых точили
мандибулы в предвкушении момента, когда их доставят на место работы и дадут
задание по устранению кожи. Подбодрив их в подходящих выражениях, Лиль
поставила клетку на ноготь большого пальца и потянула за скобочку.
Удовлетворенно замурлыкав, воодушевляемые болезненным соперничеством насекомые
принялись за работу. Под быстрыми ударами первого кожа превращалась в мелкий
порошок, тогда как второй с тщанием занимался отделочными работами, подчищал,
сглаживал края, заостренные его меньшим напарником.
В дверь постучали, вошел Вольф. Он почистился и побрился,
хорошо выглядел, но был чуть бледноват.
— Могу я поговорить с тобой, Лиль? — спросил он.
— Давай, — сказала она, освобождая ему место на обитом
стеганым сатином диванчике.
— Я не знаю о чем, — сказал Вольф.
— Да неважно, — сказала Лиль. — Все равно много мы никогда
не разговариваем… Ты без труда что-нибудь подыщешь. Что ты видел в своей
машине?
— Я пришел вовсе не для того, чтобы тебе об этом
рассказывать, — возразил Вольф.
— Конечно, — сказала Лиль. — Но ты же все-таки
предпочитаешь, чтобы я об этом спросила.
— Я не могу тебе ответить, — сказал Вольф, — потому что это
неприятно.
Лиль переправила клетку с большого пальца на указательный.
— Не воспринимай эту машину так трагически, — сказала она. —
Это же, как-никак, был не твой почин.
— Вообще, — сказал Вольф, — когда жизнь проходит поворотный
пункт, он ею не предусматривается.
— Ведь твоя машина, — сказала Лиль, — опасна.
— Нужно помещать себя в опасную или довольно-таки
безнадежную ситуацию, — сказал Вольф. — Это замечательно — при условии, правда,
что делается это чуть-чуть нарочито, как в моем случае.
— Почему же это лишь чуть-чуть нарочито? — сказала Лиль.
— Эта малость нужна, чтобы отвечать себе, если становится
страшно, — сказал Вольф, — «я этого и искал».
— Ребячество, — сказала Лиль.
Клетка перепорхнула с указательного пальца на средний. Вольф
разглядывал жесткокрылых грызунов.
— Все, что не является ни цветом, ни запахом, ни музыкой, —
сказал он, загибая палец за пальцем, — все это — ребячество.
— А женщина? — возразила Лиль. — Жена?
— Женщина, следовательно, нет, — сказал Вольф, — она ведь
как минимум включает в себя всю эту троицу.
Они на мгновение замолчали.
— Ну, ты совсем воспарил в до жути высшие сферы, — сказала
Лиль. — Есть, конечно, средство вернуть тебя на землю, но мне жаль своих
ногтей, я боюсь, что все мои труды пойдут насмарку. Так что пойди прогуляйся с
Ляписом. Захвати с собой деньги, и ступайте вдвоем, развейтесь, это пойдет вам
на пользу.
— После того как посмотришь на все оттуда, — сказал Вольф, —
область интересов заметно сужается.
— Ты — вечный нытик, — сказала Лиль. — Забавно, что при
таком складе ума ты продолжаешь еще что-то делать. Ты, однако, не все еще
перепробовал…
— Моя Лиль, — сказал Вольф.
Она была теплой-теплой в своем голубом пеньюаре. Она пахла
мылом и подогретой на коже косметикой. Он поцеловал ее в шею.