Дела и ужасы Жени Осинкиной - читать онлайн книгу. Автор: Мариэтта Чудакова cтр.№ 112

Тут Степа снова раскрыл ту же тетрадочку и прочитал:

— «Впервые за всю историю военных конфликтов столь много людей обязано столь небольшой группе героев столь многим». Закручено, но здорово сказано, правда?

Ну вот, а Сталин не стал отставать от Гитлера и под шумок — моя мама так любит говорить: «Ты что под шумок четвертую конфету тащишь?» — напал на Финляндию. А всем объявил, что это она на нас напала. Потом вошел в Румынию, забрал у нее Бесарабию. Отсюда и пошла потом вся история с Приднестровьем, но сейчас об этом не будем, потому что — о другом речь. Оккупировал — это все по договоренности с Гитлером! — страны Прибалтики: Эстонию, Латвию и Литву. И стал там устраивать советскую власть. Многих местных жителей эшелонами отправляли в Сибирь, в самые гиблые места. Это называлось — «депортация». Выгнанных из своих домов и высланных людей называли «спецпереселенцами», или «спецами». Как и «раскулаченных» русских крестьян десять лет назад.

Степа замолчал, посмотрел внимательно на Женю. Она смотрела на него завороженно. Так свободно чувствовать себя в прошлом веке, знать, когда что происходило!..

— Не очень скучно рассказываю?

— Нет, что ты! — испуганно сказала Женя. Неужели Степка заметил, как недавно ее мысли нечаянно улетели далеко?.. — Очень интересно!

— Понимаешь, вот когда говорят некоторые сегодня, что Сталин, мол, был гений, мы с ним войну выиграли, — я считаю, что никакой он не гений. Вот, смотри, — Степка быстро открыл какую-то маленькую нетолстую книжку. — «Спецы» называется. Писатель Макшеев написал. Тоже в Сибири живет, в Томске. Мне книжку дядя привез, он там учится. Макшеева этого выслали из Эстонии — в июне 1941-го, за неделю до нашей уже войны с Гитлером. Он тогда не писателем, а пацаном, конечно, был. У него русская была семья, отец в Белой армии в Гражданскую войну воевал. После победы красных бежал за границу, чтоб не расстреляли, — в Эстонию. Совсем рядом с советской Россией, но схватить все равно большевики не могли: граница. А когда прибалтийские страны стали в 1940 году советскими республиками, сразу начались аресты. Сталин этого бывшего белогвардейца — в концлагерь, и он уже через несколько месяцев там погиб. А семью выслал вместе с эстонцами в Сибирь. У автора этого — теперешнего, говорю, томича, — мать и шестолетняя сестренка умерли от голода в один день, прямо на его глазах. И вот он пишет — смотри, Женя: «Немцев в прибалтийских странах издавна не любили». Я лично этого, например, не знал. И что? — спросил Степка, но не Женю, а, прямо как опытный лектор, самого себя.

И сам себе ответил:

— А то, что нам во время войны такое их отношение очень могло бы помочь! А Сталин что сделал? Вот наш сосед Егорыч его мудрым политиком считает. А мудрый политик так ни за что бы не сделал! Сталин сразу взялся в Прибалтике за свои массовые репрессии. Он без них, видно, прямо жить не мог. А ведь у тех, кого в Сибирь увозили ни за что, были родные, друзья. Все это на глазах у всех происходило. И потом люди узнавали, что там творится, в Сибири, с этими увезенными. Как дети от голода умирают. И что получилось? Вот этот человек, Макшеев, — он же свидетель всего этого был, не маленький, двенадцать или тринадцать лет, — правильно пишет: «Результат — воевавшие против Красной Армии воинские подразделения латышей, эстонцев и литовцев, „лесные братья“ и все с этим связанное. Сколько жизней было бы сохранено, не будь у Сталина и его окружения маниакального стремления кровавой ценой повсюду насаждать свои порядки, свои методы, свою идеологию!»

Степан вздохнул.

— А после войны — еще хуже. Начали в Прибалтике массовую коллективизацию — и, конечно, высылку. Сибирь-то у нас большая, всем места хватит… Макшеев по томским архивам установил: весной 1949-го пришло в Томск из Латвии и Литвы тринадцать эшелонов с «выселенцами». Пятнадцать с половиной тысяч… Во время пути из вагонов вынесли 38 трупов. Более полутора тысяч по дороге заболели; 45 из них умерли в течение первых двух недель после прибытия… За что же было нас так уж любить-то?.. Они не разбирались — Сталин там, не Сталин. Русские!..

— Степа! Но тогда же все понятно, почему эстонцы перенесли памятник советскому солдату с главной площади — на кладбище! Им просто тяжело было смотреть на него каждый день, вот и все. И они же не разрушили его, перенесли только. Вполне даже торжественно. Тут ничего такого возмутительного нет…

— Конечно! Я давно знаю! Это кто не знает ничего — тот возмущается. Потому что мы привыкли на все своими только глазами глядеть. А наш учитель истории часто говорит: «А теперь попробуйте посмотреть на взятие Иваном Грозным Казани глазами тогдашних жителей Казани». Это, знаешь, как-то помогает. Сразу чего-то еще видишь. Ведь, например, татарам потом несколько веков был сам вход в Казань воспрещен! Я только недавно узнал. И вот с Прибалтикой. Когда знаешь, что советская власть там с первых, можно сказать, дней творила, — ежу понятно, что эстонцы не могли радостно встречать в конце войны нашего солдата. Да, он гнал со своей земли фашиста. Для нас всех это главное было и есть. Но у эстонца-то тогдашнего люди в таких вот шинелях, в такой форме, как у этого Бронзового солдата, только три года назад вывели из дома — и навсегда! — скажем, дедушку с бабушкой… Да хотя бы соседей, с которыми его родители дружили. Девочку соседскую маленькую, например, которую он еще помнит… И им тяжело было, правильно ты сказала, потом на этого солдата на главной своей площади смотреть. Нам бы тоже не понравилось такое. Плохое долго может помниться.

В этот момент скрипнула дверь и на пороге появилась белобрысая пигалица лет шести-семи. По вискам у нее свисали тонкие косички — по три с каждой стороны. На концах их висели разноцветные бусины. Мордочка у пигалицы была уморительно-озабоченная.

— Еще по четыре штуки с каждого боку заплети, — неодобрительно взглянув на нее, сказал Степка.

— Маме скажу, — механически ответила пигалица. А потом продолжила другим уже тоном: — Ой, ну тебя, мне не до этого совсем. Туатару нашли!

— Кого?

— Туатару. Двести лет ее никто не видел. Думали — вымерла. А она жива. В Новой Зеландии. Ей месяц всего — представляешь? Крошечная… Из яйца вылупилась. И живет одна совсем…

— Какая хоть из себя-то?

— Ой, прелесть! Страшненькая-страшненькая! Лупоглазая такая. И как будто улыбается все время. Ротик — до ушей.

— А на кой она тебе-то?

— Как на кой? Ты что — больной?

Женя, улыбаясь во весь рот, прямо как эта неведомая туатара, смотрела на пигалицу — уж очень она была смешная.

— А как тебя зовут?

— Дуня Барабанчикова, — скороговоркой сообщила кроха, не глядя на Женю и обращаясь укоризненно к Степе. — Она при динозаврах еще жила! За миллионы лет до человека!

— Ну, мотай отсюда к своей туатаре, — сурово сказал старший брат. — Я занят.