Я оборачиваюсь.
— Танцор!
Он отвечает слабой улыбкой, но она не освещает его лицо как обычно. Он выглядит уставшим, бледным, и у него под глазами темные круги.
— Мега. Рад тебя видеть. Я думал, ты вернешься. — Он смотрит на Риодана и снова на меня, уже вопросительно.
Я один раз качаю головой и пожимаю плечами. Меньше всего мне хочется, чтобы он сейчас поднял тему о том, что я говорила ему о смерти Риодана. Он, как всегда, отлично меня прочитывает. Позже мы с ним перетрем, как Риодан мог выжить после потрошения.
— Я как раз возвращалась…
— Ничего подобного, — говорит Риодан. — Теперь ты живешь в Честерсе.
— Не живу.
— Мне пришлось выходить по делам, — говорит Танцор, — и я подумал, что ты возвращалась меня искать, но не нашла мою записку.
Я пытаюсь сверкнуть улыбкой, которая покажет ему, как я рада его видеть, но улыбка получается слабой.
— Я тоже, Мега.
И тогда я правда улыбаюсь, потому что мы с ним всегда на одной волне.
— Она живет со мной, — говорит Кристиан откуда-то сверху. — Я единственный, кто может о ней позаботиться.
Я поднимаю голову, но не вижу его.
— Я сама о себе забочусь. И ни с кем не собираюсь жить. У меня свои норы. Что ты там делаешь?
— Отслеживаю Каргу. Пытался изобрести способ ее поймать. Она быстра, но телепортироваться не умеет.
Я вздрагиваю и настороженно оглядываюсь. Только ее нам сейчас не хватает.
— Она здесь?
— Если ты снова навел на меня эту бешеную суку… — Риодан не заканчивает предложения. Да ему и не нужно.
— Я оставил ее на юге города. Вяжет. Занята надолго.
Резкий сухой шелест в воздухе заставляет меня инстинктивно пригнуться, припасть к земле, как делает кролик, заметив ястреба. Кажется, шум крыльев этих летунов Дикой Охоты впечатан ши-видящим в подсознание. Я вся засыпана черным снегом.
— Кристиан, у тебя выросли крылья! — Они огромные. Они потрясающие. Он может летать. Я жутко завидую.
Он наклоняет голову к плечу и смотрит на меня. Я не вижу в его лице вообще ничего человеческого.
— Только не говори это так, будто заполучить их здорово. То, что ты слышала, это не звон колокольчиков. Ты слышала полет не ангела, а демона, недавно рожденного. И как любому новорожденному, ему нужно молозиво. — Он смотрит на меня с выражением, которое, наверное, означает улыбку. — О, для меня материнское молоко — ты, моя милая.
Внезапно он выглядит как самый потрясающий красавчик во вселенной, и я моргаю. Он стоит там, шесть с половиной футов стопроцентного принца Невидимых, черноволосого, с бронзовой кожей и гигантскими крыльями, с ужасающими радужными глазами и штормом сияющих татуировок под кожей. А я вижу красавчика-горца. Вроде. Это что-то новое. Это не порыв его убойной сексуальности. Это контролируемая…
— Ты набрасываешь гламур! — Он посылает мне волну эротизма, от которой у меня подгибаются колени. Он учится контролю, быстро. Слишком быстро, чтобы я могла оставаться спокойной. Я тянусь за мечом. — Выключи!
— Ради тебя. Сегодня. Не навсегда. И вспомни, кто вернул тебе меч, милая.
— Прикоснешься к ней — я отрежу тебе крылья и буду подметать ими пол в Честерсе, — говорит Риодан.
— О, я это сделаю. И когда я прикоснусь к ней, ты ни хрена не сможешь сделать, чтобы меня остановить, — отвечает Кристиан.
— Никто меня трогать не будет, — говорю я. — Пока я сама не разрешу. Я вам не общественная собственность.
— Да что с вами со всеми не так? — спрашивает Джо. — У нас на глазах только что убили людей, а вы заняты только спорами о…
— Люди, — прерывает ее Кристиан. — Пустая трата пространства. — Он смотрит на Риодана. — Ты жив. Жаль. Я надеялся, что Карга тебя прикончила.
— Исключено.
— Ты должен был их впустить, — говорит Риодану Джо. — Тогда они не погибли бы.
— Не указывай мне, что делать, — тихо отвечает Риодан.
— Она права, — вмешиваюсь я. — Ты должен был их впустить. — Тень боли в глазах Джо жутко меня злит. — И не рычи на нее.
— Вот именно, козлина, — говорит Кристиан. — Ты должен был их впустить.
Я на него таращусь, и он пожимает плечами.
— Поддерживаю тебя, милая. Часть здоровых отношений.
Я закатываю глаза.
— У нас нет отношений, и мне не нужна твоя поддержка.
— Если бы я их впустил, та тварь могла бы войти и внутрь, привлеченная тем, за чем пришла изначально, и заморозила бы весь гребаный клуб, — говорит Риодан.
Тут он прав, но я не собираюсь этого признавать.
— Не рычи на нее, — повторяю я. — Будь вежливым с Джо.
— Дэни, я сама могу о себе позаботиться, — произносит та.
— Как ни сложно вам будет в это поверить, — говорит Танцор, — у нас есть проблемы побольше вашего эго. Слушайте. Нам нужно побеседовать. Давайте зайдем внутрь. Тут чертовски холодно.
Риодан пристально смотрит на него целую секунду, и по выражению его лица я ясно вижу, что ему не нравится то, что он видит своим странным рентгеновским зрением.
— Все, что ты можешь сказать, будет выложено тут. И быстро.
— Ты правда козел, — говорит Танцор. — Я порой страдаю от кратковременных иллюзий насчет того, что ты мог поумнеть. Кратковременных.
Джо и Кристиан смотрят на Танцора как на самоубийцу. Я хихикаю, но не вслух. Риодан выглядит серьезно разозлившимся, а я не в настроении болтаться у него на плече. Я хочу услышать то, что намерен сказать Танцор, потому что если он сам меня искал, значит, дело серьезное. Я оглядываюсь на заледеневшую сцену и решительно собираюсь поспешить. Оттого, что все эти ребята мертвы, меня просто тошнит. Они умерли в одну секунду, без причины. Смерть сама по себе гадкая штука. А умирать ни за что — еще хуже.
Я смотрю на ледяные скульптуры. Здешние улики свежее некуда. В то утро, когда возле Дублинского замка замерзли Невидимые, я так и не осмотрела место. Сегодня же я хочу подобраться так близко, как только смогу, без стоп-кадрирования, потому что в ту ночь в церкви, когда я выпала в медленный режим, мне показалось, что так я лучше воспринимаю вещи.
Я шагаю по улице и знаю, что они идут следом: Танцор, потому что хочет мне все рассказать, Джо, потому что она… ну, Джо, Риодан и Кристиан — потому что у них на меня какие-то собственнические планы, будто я какая-то супермашина, на которую они заявляют права. На этот счет они так заблуждаются, что это просто смешно.
Я открываю свое чутье ши-видящей. И едва не задыхаюсь от чувства… неправильности. Словно во всем, что замерзло, не хватает какого-то очень важного элемента, словно оно больше не трехмерное, словно кто-то поставил на улице вырезки из картона.