Лихорадка - читать онлайн книгу. Автор: Лорен Де Стефано cтр.№ 64

Вон возвращается. От него пахнет весенней свежестью и кожаной обивкой лимузина. Он зашел навестить меня, даже не переодевшись после поездки в Сиэтл.

— Мне сказали, во время исследования ты не издала ни звука, — говорит он, гладя меня по щеке, словно я домашнее животное.

Рука у него прохладная. Я не признаюсь ему, что с удовольствием орала бы, если бы могла.

«Считай». На то, чтобы проследить пальцем линию моей скулы и убрать его, у Вона уходит четыре секунды.

— Я ответил, что это естественно. Ты всегда была воплощением достоинства.

От моей руки отсоединили капельницу, и трубка безвольно свисает с пакета, закрепленного на стойке у кровати.

Вон раскладывает иглы и инструменты, а я сосредотачиваюсь на плитках потолка. Сегодня они видны гораздо четче, чем обычно. Я вижу в них дырочки, словно от булавочных уколов. В воздуховоде что-то щелкает, заставляя меня вздрогнуть.

— Достоинства, — повторяет он, — и аристократизма. Ты железная. Тебе никто об этом не говорил?

— Это что-то новенькое, — бормочу я.

Брат всегда упрекал меня за излишнюю мягкость.

— Ну, настолько отвратительных исследований больше делать не будем, — заверяет Вон. — Мы сняли изображение внутреннего устройства обоих глаз. Снимков должно хватить.

При одном воспоминании о произошедшем в лаборатории я покрываюсь гусиной кожей. Руки, схваченные фиксаторами, сжимаются в кулаки.

— Как ты себя чувствуешь? — осведомляется Вон. — Думаю, на следующей неделе можно будет перевести тебя на нормальное питание, раз ты так хорошо себя вела.

Я вспоминаю оладьи Клэр, залитые сливочным маслом и патокой. Тогда у меня была сильная депрессия, и они казались мне совершенно безвкусными. А может, это была не депрессия? Может, так начиналась болезнь? Если бы я снова оказалась за столом у Клэр, я смаковала бы каждый бесценный кусочек! Гуляла бы по Манхэттену. Целовала бы Габриеля вплоть до ощущения невесомости. Как я могла столь бездарно растратить свою свободу? Та болезнь, та апатия — все это было результатом власти, которую приобрел надо мной Вон, а я об этом даже не догадывалась.

— Не хочешь? — спрашивает Вон, не дождавшись от меня ответа. — Ну, может, попозже.

Он распрямляет мою руку, берет пальцами за запястье и замолкает, чуть покачивая головой в такт пульсирующей вене.

— Частота сердцебиений снизилась, — отмечает он. — Прелестно. Какое-то время я боялся, что у тебя случится остановка сердца.

— Один из плюсов ранней смерти, — заявляю я сухо, — заключается в том, что сердце не успевает заболеть.

Он смеется, дезинфицирует мне руку и набирает пробирку крови.

— Я не смог предугадать твою реакцию ни на одно из исследований, милая. Ты — просто загадка.

Я не рассказываю ему, что Сесилия тайком нарушает ход экспериментов. Когда она приходит меня навестить, то отключает капельницы. После того исследования сетчатки она дежурила у моей постели до вечера, пока ей не сказали, что Линден ее ищет. Перед уходом она шепнула:

— Нам ведь надо, чтобы тебе стало лучше, тогда мы сможем тебя отсюда вызволить!

А еще она вытащила иголку из моего запястья. Без содержимого той капельницы я наконец смогла поспать без кошмаров, пока возвращение Вона не заставило Сесилию вернуть иглу на место.

Сейчас Вон просматривает записи, оставленные ему санитарами. Лицо остается бесстрастным, а зеленые глаза горят. Точно так же, как у Линдена, когда тот заканчивает очередной набросок и торжествует, если все получилось даже лучше, чем он рассчитывал. Мой супруг очень талантлив, и Вон об этом знает. Только почему он держит его в таком неведении?

— А своего сына вы препарировали? — спрашиваю я. — Я имею в виду — умершего.

Теперь, когда Вон детально изучил мои зрачки, мы отошли от жестких норм поведения. Несколько месяцев назад он рассказал мне про сына, который умер еще до рождения Линдена. В тот момент я была в таком ужасе, что не стала узнавать подробности, но теперь испугать меня стало гораздо труднее.

— «Препарирование» — это жестокое слово, — отвечает Вон прямо. — Но — да. И знаешь, что я увидел? — Он смотрит на меня поверх записей. — Ничего. Абсолютно никаких признаков отклонений. Молодое сильное сердце. Прекрасное состояние мышц: он был пловцом и хорошим бегуном. Более здоровых почек я никогда в жизни не видел.

— Вы его разрезали, — говорю я, — словно он ничего для вас не значил?

Вон закрывает записи и кладет тетрадь на гудящий прибор.

— Если бы он ничего не значил, я не стал бы трудиться, не так ли? — произносит он. — Наоборот, он был для меня всем. А я его подвел. Как отец и как врач. И мой долг — не допустить, чтобы это повторилось с Линденом.

— Вы и на нем ставили эксперименты? — интересуюсь я. — Тайком от него?

— Ты сегодня так и сыплешь вопросами, — говорит Вон, и я почему-то не могу истолковать улыбку, возникшую у него на лице. — Тебе достаточно знать одно: ты помогаешь мне спасать людей. И лучше не задумываться о том, какой ценой.

С огромным удовольствием Вон сообщает, что будет испытывать на мне новый наркотик. Он говорит, что от него не должно быть кошмаров.

Кажется, он ждет от меня благодарности. Вот только без кошмаров остается лишь тишина. Я больше не слышу Роуз в вентиляции, шаги на верхних этажах, Сесилию и Линдена или скрипучие пружины матраса. Прежние лекарства вводили меня в состояние безумия, утаскивали в тусклый полумрак, где мой страх принимал самые разные обличья. Теперь я вижу только стерильную палату. Фальшивые лилии в окне. Ощущаю холодный матрас рядом с собой… Когда мы жили у Клэр, возле меня спал Габриель. А до него ко мне в постель забирались Линден, или Сесилия, или Дженна. А еще раньше я спала, пока мой брат и его ружье на пару несли ночное дежурство.

Я считала, что Вон вводил мне те наркотики, чтобы мучить меня, но, возможно, он просто хотел, чтобы они составляли мне компанию.

«У тебя своя сила, моя хорошая», — говорила мне мать.

Что она сказала бы сейчас? Ее дочь, обессиленная и связанная, похоронена в лабиринте безумца надежнее любого мертвеца. Близнец без брата. Половинка целого.

Вон говорит, что я помогаю спасать людей, и велит не думать о цене. Он говорит о нормальной пище так, словно это какая-то роскошь. Он утверждает, будто я полна достоинства, но привязывает меня к кровати. Неужели всего несколько дней назад манхэттенский ветерок шевелил мне волосы?

А может, с тех пор прошло уже несколько недель.

Или месяцев.

И я обманываю себя, считая, будто брат все еще меня ищет.

Он думает, что я умерла. Он выкопал те немногочисленные сокровища, которые оставили нам родители. Он сжег наш дом.

И совершенно неважно, что я еще жива. Я как корень в почве, который никогда не даст ростка. Закопана так глубоко, что шаги в мире живых не отдаются во мне даже легким сотрясением.