коробку оставить в Марфутках. Даже если задержат их,
допустим, где-нибудь, то придраться не к чему. Долго думали, куда запрятать.
На огороде зарывать побоялись, потому что больно заметно. Народу в деревне
немного, а бабки народ востроглазый и остроухий. Даже ночью заинтересуются,
чего там девки с лопатами делают. В лес нести? Опять же внимание привлечешь.
Весна, нечего там приезжим собирать. Ни грибов, ни ягод. Зачем с сумкой
ходили? А коробка такая, что просто так ее под одежду не спрячешь, тяжелая.
В полиэтиленовый пакет не положишь - порвет. Да и вообще, на них,
"тюремщиц", в смысле "в тюрьме отсидевших", население поглядывало
пристально: не своровали бы чего...
Наконец придумали: в печь замуровать. Благо с этим делом кое-какое
знакомство имели. Немного сомневались, правда. Вдруг эту печку кто-нибудь
когда-нибудь затопит, а внутри коробки, допустим, что-нибудь сгорающее
окажется? Например, доллары или те же чеки, которые им обещали? Но
понадеялись, что быстро разберутся, приедут за коробкой до холодов. Правда,
перед отъездом Люба все-таки решила предусмотреть вариант на случай, если
вернется не скоро. Все, что было в доме более-менее ценного и дельного, от
икон до постельного и носильного белья, перенесла в дом тети Тони
Аверьяновой. Не в тот, который Петька Гладышев ей подарил, а в старый,
который позже сгорел. Вместе со всем этим добром, естественно.
О таком случае, конечно, Люба тогда не думала. Заперла дом, забрала ключ
и уехала. Кто из односельчан позаботился заколотить дом досками - и сейчас
не знала. Наверно, и тетя Катя в Лутохино сообщить не смогла бы. Было бы
сейчас лето, может, и сыскался бы кто-то сведущий, но зимой не спросишь. Да
и остался ли кто живой? Мать умерла в пятьдесят, самой молодой из постоянных
жителей была. А большинству уже тогда к семидесяти подваливало.
В Москве по телефону, который им дал Равалпинди, позвонила Люба. Опять
подошел мужик и сказал, что никакой Клавы не знает. Соня, тоже приложившая
ухо к трубке, сообщила, что и в те разы он подходил. Призадумались.
Поскольку с Равалпинди их знакомил Пан Спортсмен и никаких сведений о
том, как найти заказчика, у подруг не было, решили искать Пана. Но Спортсмен
исчез из столицы начисто, и на всех известных Соне "точках" не появлялся.
Равалпинди никто из Сониных друзей не знал. Один из них как бы между делом
по-дружески посоветовал девушкам оставить все как есть и не мельтешить по
городу. А то их могут не понять и не простить.
Это было резонное замечание. Если заказчики выбросили на ветер тыщу и не
спешат получить то, что заказывали, значит, у них есть на то причины. А вот
настойчивые попытки разыскивать кое-кто может принять за добровольную помощь
милиции. Да и сама милиция, а также КГБ - о том, что грех, совершенный
подругами, может проходить и по этому ведомству. Соня с Любой как-то не
подумали, - вполне могут по нечаянности их высветить и прибрать.
Соня и Люба решили не мельтешить, но встал вопрос, на что жить. Не
проституцией же заниматься в самом деле? Тем более что и той, и другой, Соне
особенно, мужской пол казался сущей дрянью.
Времена коммерческих ларьков и частных магазинчиков еще не настали, а
ударных комсомольских строек уже заканчивались. Лимит на московских
предприятиях был, но горбатиться за полтораста в месяц не хотелось. У Сони,
правда, была свободная комната, которую она сдавала за триста в месяц
торговкам с Кавказа. Во второй комнате им пришлось жить вдвоем, в тесноте,
но не в обиде. На прокорм хватало, но не более того. А постоялицы чуть ли не
каждый день спрашивали мнение хозяйки и ее "сестры" - так им Соня для
простоты отрекомендовала Любу - о благоприобретенных сапогах, пальто,
платьях, туфлях, сумках, колечках, которые приобретались за такие сотни и
тысячи рублей, которых подруги отродясь в руках не держали.
Не один и не два раза "сестры" вспоминали о злополучной коробке. Обычно
по инициативе Сони. Она была поэнергичней.. Что только ее буйная фантазия не
помещала в запаянную коробку! И золото, и бриллианты, и ключ от квартиры,
где деньги лежат, и завещание турецкого аги, и какой-нибудь
сверхъестественный и сверхсекретный чертеж, за который американцы сразу
десять миллионов долларов дадут и виллу на Гавайях в придачу... Но более
осторожная Люба всякий раз охлаждала Сонины порывы "поехать и открыть".
Во-первых, там, в коробке, могло оказаться что-то такое, чему они с Соней не
смогут найти применения, а то и вовсе не поймут, зачем это "что-то" нужно и
кому. Например, будет там, скажем, лежать какая-то железяка или, допустим,
микросхема какая-нибудь. Черт его знает, может, и действительно,
какой-нибудь шпион за нее предлагал Равалпинди миллион. Но ни Сони, ни Любы
этот шпион знать не знает и не захочет знать, даже если им каким-нибудь
фантастическим способом удастся его разыскать. Примет за кагэбэшниц и в
лучшем случае выставит за дверь, а в худшем - пристрелит или зарежет. О том,
что шпионы ведут себя именно так, а не иначе, Люба знала из советских
фильмов.
Во-вторых, не лежит ли там, в коробке, что-нибудь такое, отчего враз
концы отдашь. Может, там бомба, которая тут же разнесет в клочья того, кто
начнет вскрывать коробку. Или яд какой-нибудь, или газ, или радиация, мать
ее за ногу...
Наконец, в-третьих, мог возникнуть откуда-то Равалпинди и напомнить, что
уговор был коробку не вскрывать. Причем не только напомнить, но и взыскать.
Вряд ли он при этом расплатится деньгами. Перспектива угодить в сводку
происшествий по городу в качестве "двух неопознанных женских трупов",
выловленных в Москве-реке или обнаруженных расчлененными, особо не
улыбалась.
Поэтому поехать за посылкой они так и не собрались. А работа в конце
концов сама их нашла.
Наверно, это был их последний шанс устроиться в этой жизни без близкого
соседства с криминалом. Как-то стояли в очереди за чем-то и случайно
познакомились с супружеской парой, Валей и Толей, которые оказались
каскадерами. Причем фанатами этого дела. А им как раз нужны были девушки, в
этой группе, кроме Вали, был сплошь сильный пол. То, что Соня и Люба имели
за плечами тюрьму, никакого впечатления не произвело, как и то, что обе
сидели за убийство. Сначала подруги приходили только из любопытства,
посмотреть на всякие трюки, потом стали тренироваться всерьез. Соня
опять-таки первая увлеклась, а Люба за ней, как нитка за иголкой.
Пить-курить бросили, стали по утрам бегать, вроде и здоровья прибавилось.
Ребята там подобрались смелые, веселые и довольно добрые. Оказалось, что
многому из того, что ребята умели, научиться не так уж и сложно, было бы
желание и старание. Где-то через полтора года Люба с Соней приняли участие в
первой съемке и потом, спустя полгода, когда фильм наконец вышел на экран,
раза три или четыре ходили его смотреть, чтоб увидать те десять секунд, в
которые главную героиню и главную злодейку изображали они, а не актрисы,
записанные в титрах.
Заработки были не больно велики, но жилось интересно. Научились лихо
водить машину и мотоцикл, нырять и плавать, метко стрелять, кидать нож,
прыгать, драться, скакать на лошадях