Сначала к одному заехали,
потом к другой, после - к третьей... Выпивали, балдели - душу отводили.
Наконец оказались у одного веселого и разудалого мужика, очень похожего на
артиста Юрия Волынцева, который в кабачке "13 стульев" Пана Спортсмена
играл, только помоложе чуть-чуть. Его Соня так и называла - Пан Спортсмен.
Как на самом деле этого мужика звали. Люба не спрашивала, а Соня не
говорила. Пан этот самый их хорошо встретил, сводил аж в "Метрополь", туда,
где за валюту. Потом показал Любе, - Соня это и раньше знала, какие товары в
"Березках" продают. Глазки разбежались.
Само собой, ехать в унылое это Сидорове или, того хуже, в Марфутки, где
мать последние недели доживала, Любе очень не хотелось. Ни на сидоровском
ДОКе, ни в родном колхозе ничего похожего не увидишь. В подпитии Пану
Спортсмену и Соне об этом вякнула. Пан ей посочувствовал, сказал, что может
и ее и Соню пристроить на толковое место. Соня конкретно предупредила, что
ежели он надеется их на проституцию подогреть, то жестоко ошибается.
Спортсмен сказал, что насчет ихней с Любой особенности он в курсе, и валюту
им придется зарабатывать менее приятным способом, но зато намного более
крупную.
Потом этот самый Спортсмен свел их с каким-то мужиком азиатского вида со
странной кличкой Равалпинди. Равалпинди по-русски говорил очень чисто, жил в
Москве, числился на какой-то работе и никаким иностранцем не был. Спортсмен,
познакомив девушек с Равалпинди, испарился, и с той поры Люба его больше не
видала.
Работа оказалась намного проще, чем проституция. Равалпинди предложил
подругам прокатиться в поезде по хорошо знакомой Любе дороге, ведущей через
станцию Сидорове. Как раз в этом направлении должны - и что удивительно, в
одном купе с Соней и Любой - были ехать два гражданина, которых очень
желательно напоить водочкой и "Тархуном" с клофелином. После того как
клиенты уснут, надо изъять у них из чемодана стальную коробку - вот эту
самую, которую Люба сейчас, без малого десять лет спустя, держала в руках.
За эту работенку Равалпинди обещал каждой по пять тыщ рублями и еще по
тыще - "березовыми" чеками.
Решили совместить приятное с полезным. Аванс - тысяча рублей в ценах 1986
года - казался приличным. Да еще от "выходного пособия" с зоны по несколько
сотен оставалось. Перед поездкой маленько прибарахлились, приоделись, Люба
матери гостинцев накупила, платок вот этот пуховый, который сейчас был у нее
на голове.
Равалпинди сказал, что, вообще-то, коробка ему нужна примерно через
неделю после того, как ее изымут, но соглашался потерпеть и две, если будут
какие-то непредвиденные обстоятельства. Главное, надо было в кратчайшие
сроки уведомить его о том, что коробку взяли, а также позвонить в Москву по
условленному телефону и позвать Клаву. А в Москве к телефону должен был
обязательно подойти мужик и ответить: "Клава в санатории, что передать?"
После этого надо было всего-навсего сказать такую фразу: "Передайте, что мы
доехали нормально и все в порядке". Даже если б кто и подслушал, придраться
не к чему. Равалпинди популярно объяснил Соне с Любой, что не будет на них
сердиться, если они, кроме коробки, найдут у своих клиентов какие-нибудь
купюры или разные мелкие ценности, но зато очень рассердится, если они
попробуют открыть коробку или вообще ее не отдать. Потом надо было приехать
в Москву, позвонить по телефону Клаве. Опять должен был подойти мужик, но на
сей раз ответить по-другому: "Клава еще не приехала, будет в понедельник".
Мог сказать и "во вторник", и "в пятницу". Короче, в ближайший из тех дней,
который назовет мужик, надо было приехать к 14.00 на метро "ВДНХ", вылезти
из последнего вагона, идущего от центра, и там дожидаться появления
Равалпинди, разумеется, имея при себе хозяйственную сумку с коробкой.
Конечно, Люба знала, что идет на 144-ю. Слава Богу, в тюрьме она
кое-какое юридическое образование получила. И вообще-то, выходя на волю,
как-то не думала, что сможет профессионально совершать преступления. Она
ведь была бытовушницей, а не воровкой. Тем не менее уж очень захотелось
денег. Много и сразу.
Само по себе изъятие коробки прошло нормально. Мужики, ехавшие в купе,
были даже очень рады таким попутчицам, особенно Любе, чем порядком разозлили
Соню. Однако она, мужиков на дух не переносившая, тем не менее смогла
более-менее сыграть свою партию. Во всяком случае, воспользовалась тем, что
мужички выпендривались перед Любой, не обращая на Соню внимания, и зарядила
им в стаканы нормальную дозу зелья. Одеревеневших кавалеров закатили на
верхние полки, нашли в одном из чемоданов стальную коробку, переложили в
свою хозяйственную сумку, обернув тряпками, и спокойненько ушли, ничего
лишнего не прихватив. Люба догадывалась, что проводница, должно быть, когда
проспавшиеся "кавалеры" хватились своих дам, сказала им, будто девочки вышли
в облцентре, а не в Сидорове, потому что скорее всего операция эта имела
хорошую подготовку. Не случайно ведь они попали в одно купе с этими
бедолагами!
В Сидорове они оказались среди ночи, и была перспектива заночевать на
вокзале, но, на их счастье, подвернулся грузовик из Лутохино, на котором
знакомый водитель встречал родню, и уже в третьем часу утра Люба с Соней
взошли на крыльцо вот этого самого, тогда еще вовсе не заброшенного дома.
Мать еще была жива, и может, то, что блудная дочь появилась у смертного
одра, продлило ей жизнь на трое суток. Соседки-старухи - Антонина Петровна
Аверьянова тоже среди них была - рассказали, что в больнице матери сделали
операцию, но спасти ее было нельзя - опухоль оказалась неоперабельна, и ее
выписали, наколов обезболивающими, чтоб дома умерла, статистику ЦРБ не
портила.
Пока Люба занималась всякими скорбными делами, Соня позвонила в Москву
"Клаве". Вот тут-то и произошел облом. Подошел к телефону мужик и сказал:
"Нет тут никакой Клавы, надоели уже!" Соня подумала, что, может, соединили
не правильно, перезвонила. Опять подошел тот же мужик, Соня спросила: "Это
номер такой-то?" Мужик сказал: "Да, но Клавы тут отродясь не было",
Получалась очень неприятная вещь. С одной стороны, вроде бы они, получив
аванс, сперли какую-то ценную штуку, но теперь не могут связаться с
заказчиком. Можно было, конечно, представить себе, что их собираются кинуть,
не заплатить полной суммы, но чтоб и от коробки краденой отказались?
Странно!
Между тем почти весь аванс ушел на похороны да на поминки. Дом Люба на
себя переоформила, паспорт получила с марфуткинской пропиской. Начала
помаленьку прибираться. Участковый уже намекал, что не худо бы и
трудоустроиться. Соня что-то там насчет возможности устроиться в Москве по
лимиту бормотала.
На самом деле они с Соней никак не могли решить, что делать. Ехать в
Москву с коробкой, когда не знаешь, что тебя там ждет, - страшно. Они ведь,
как и уговаривались с Равалпинди, коробку не открывали. И боялись вскрывать,
тем более что коробка была наглухо заварена со всех сторон. Нужно было
минимум зубило применять, а после него следы наверняка останутся. Да и черт
его знает, что там, в этой коробке, лежит? Может, радиация какая-нибудь.
Дело-то ведь после Чернобыля было...
Решили они тогда