говорю. Была у меня шальная мысль тогда, когда уходили:
сбежать и записаться к Наджибу добровольцем. Хоть рядовым и за одну
кормежку. Не решился. Потому что тогда я еще рабом был, понимаешь? Рабом
приказа, дисциплины, законов... И потом большинство-то ребят домой хотели. Я
тоже делал вид, что радуюсь. Не хотелось дураком и белой вороной быть.
- Стадный инстинкт, - согласился Ваня, - это мне тоже известно. На меня
тоже как на дурака смотрели, когда я на зарядку в роту прибегал, хотя никто
мне не приказывал.
- Во-во! Вот я сейчас думаю, семь лет спустя, а что б было, если б я все
же сбежал? Верней всего, афганцы меня бы не взяли, а вернули в наручниках
нашим родным особистам. И сел бы я капитально, лет на десять, за самовольное
оставление части в боевой обстановке. Но могло быть, скажем, так, что
афганцы меня у себя оставили? Один шанс из тысячи - но могло быть. И если б
об этом узнали другие, которые так же, как и я, не хотели оттуда с набитой
мордой уходить, они бы тоже добровольцами остались. И черт его знает, как
все тогда повернулось бы - может, и генералы бы на своего партийного
руководителя как-нибудь повлияли? Если б увидели, что есть ребята, которым
не только чеки с видюшниками и новые звезды нужны, но и за державу обидно?
- Маловероятно, - покачал головой Ваня.
- Да, - вздохнул Фрол, - но все-таки стоило попробовать...
- Значит, как я понял, для вас бандитизм - освобождение от рабства?
- Да. Я свободен, абсолютно свободен. Нет такого закона, которого я не
могу нарушить при желании. Меня могут убить, могут запереть в тюрьму, но во
мне нет того внутреннего надсмотрщика с плеткой, который орет: "Низ-зя!"
- Но ведь вы главный, а остальные-то вам должны подчиняться, хотят они
или не хотят?
- А я не держу у себя тех, кто не понимает меня и не принимает
добровольно моих правил игры. Вот ты в любой момент можешь сказать "нет" - и
послезавтра встретишься с папой. Или, может быть, с военным прокурором, если
очень того захочешь.
- То есть вы придумали для меня три варианта, а теперь говорите, чтоб я
свободно выбирал?
- Нет, ты можешь предложить четвертый, и пятый, и даже шестой, если
придумаешь, готов их с тобой обсудить.
Ваня задумался. Ничего в голову не шло. Между тем зуд какой-то уже
поселился в его душе. Точно ведь, спровадит к отцу. Конечно, там его в
тюрьму не отдадут. Папаша скорее сам сядет за взятки, чем позволит Ваню
посадить. Но зато возьмет в такие ежовые рукавицы, что не вырвешься. И
бесспорно, превратится Ваня в раба. Папа с мамой наденут на него золотой
ошейник, прикуют к импортной тачке, запрут в трехэтажном бараке с бассейном
и сауной, сами найдут для него нужную в хозяйстве жену... Может быть,
отправят учиться в какой-нибудь заморский край, где ему шагу не дадут
ступить без всяких там милых и предупредительных надсмотрщиков и
надзирателей. И так пройдет жизнь. Если, конечно, не грянет новый 1917 год
со всеми вытекающими последствиями. А ведь дедушка Егора Тимуровича уже в 16
лет полком командовал! В 16, черт побери! Бонапарт в двадцать с чем-то
генералом был. Ване же уже двадцатый идет, а он - рядовой. Никто! И ему
нечего будет вспомнить в старости - разве что эти вот два дня, после побега
из части...
- Ну как, придумал? - спросил Фрол. - Ты можешь не спешить. Посиди еще
маленько в своей комнатке, поразмышляй... Если до вечера ничего не
изобретешь, то буду считать, что ты согласен на второй вариант, то есть
ехать к папе за небольшой выкуп.
- Нет, - набравшись духу, произнес Ваня, - я хочу быть бойцом. И в общем
мне плевать за что, лишь бы это было интересно.
- Хорошо сказано, - усмехнулся Фрол, - по крайней мере откровенно.
Интересно будет, обещаю. Но и опасно будет, и страшно. Еще раз подумай! Ты
сейчас, может быть, судьбу свою определяешь. Учти, я тебя за этот вариант не
агитирую. Ты его сам выбираешь, понял? Мне приятно, что ты этот выбор
делаешь, но все еще сомнительно - все ли ты осознал? Может" все-таки
вернешься к отцу?
- Нет, - твердо сказал Ваня, стараясь, чтобы у Фрола не было никаких
сомнений. - Я хочу стать бойцом.
- Посмотрим, сможешь ли. Одного хотения мало. Ты пока посиди еще
чуть-чуть в одиночестве. Полчасика, ну, может, час. Позавтракай, кстати. И
подумай, подумай как следует! Ведь через день можешь разочароваться. Даже
через час. Думай!
Фрол подмигнул охранникам, те молча подошли к Ване и, бережно взяв его
под локти, отвели в камеру.
Водворив Соловьева на место и заперев дверь, бойцы вывели из камеры
Валерку, только что съевшего на завтрак отличную пшенно-гороховую кашу с
тушенкой и вволю наевшегося хлеба, масла и сахара. Его путь также лежал на
аудиенцию к Фролу.
Тут разговор получился совсем иной - и по продолжительности, и по
стилистике, и по содержанию.
- С добрым утром, - мрачно поприветствовал Русакова Фрол. - Ну как, не
замерз?
- Живой же, видите? - ответил Валерка.
- Это хорошо, что живой. Будет кого расстреливать.
Валерка этого не испугался, как ни странно. Потому что не поверил.
Слишком уж хорошо поел перед встречей с Фролом.
- Что молчишь, воин? - спросил Фрол.
- А чего говорить надо? Я ж не знаю.
- Ну, хоть бы поинтересовался насчет своих перспектив в этом мире. Или
тебе все до фени?
- Не все. Только все равно - я пешка. Чего придумаете, то и будет. Какие
тут перспективы, и так ясно...
- Ну, я тебе их все-таки доведу, чтоб знал. Первая: сдать тебя ментам или
сразу комендатуре. Это без разницы. По совокупности преступлений тебе может
вполне вышак набежать. Ну, из уважения к твоему юному возрасту и всяким там
смягчающим обстоятельствам могут тебе скостить до пятнашки или десятки, но
не более того. Но в СИЗО тебя, как мне мыслится, удавят. Потому что ты
сильно обидел одного крутого дядю. Он, может, и проявит снисхождение, узнав,
что у тебя было трудное детство, попросит, чтоб тебя по-быстрому пришили.
Жить, однако, не даст. Ты много знаешь, еще наговоришь следователям лишнего.
Вторая перспективка такая. Лично для меня и многих моих корешков самая
спокойная и безопасная. Кончить тебя здесь, не мучая и ничем не интересуясь.
Потом пихнуть в топку котельной, а то, что останется, размолоть в порошок.
Не страшно?
- Вам видней, - пробормотал Русаков. - Живым в печку - страшно, а мертвым
- начхать. Короче, я сам себе гроб выбрал, когда Тятю с товаром к вам повез.
Надо было грохнуть его там, суку, а порошок ваш сжечь к свиньям. И катить на
машине, пока бензина хватит.
- Смело говоришь, юноша! - скривил рот Фрол. - Ну а если тебя и впрямь
живым в топку бросить?
- С вас станется, - еще злее, должно быть, от отчаяния проговорил
Валерка. - Знал, к кому в пасть лезу, дурак! Тяте вашему передайте, что я к
нему по ночам приходить буду, как Фредди Крюгер с улицы Вязов. Пока не
сдохнет, пидор гребаный!
Фрол не сумел удержать на лице суровую мину. Даже улыбнулся.
- Нормально! Уважаю, - произнес он почти серьезно, - - А раз так, то из
уважения могу предложить тебе то, чем тебя заманивал Тятя. То есть чистую
ксиву, немного деньжат и гражданку по размеру. А дальше - крутись как
хочешь. Правда, есть опасность, что на воле ты долго не