Голубев рассказал. Чонкин почесал в затылке и, сказав, что
терять все равно нечего, потребовал от председателя нового фронта работ.
Председатель согласился и пообещал перекинуть звено Чонкина на силос. Договор
был обмыт, и в сумерках, покидая контору, оба с трудом держались на ногах. На
крыльце председатель остановился, чтобы запереть дверь. Чонкин топтался рядом.
– Ты, Ваня, человек очень умный, – пытаясь нашарить в
темноте засов, говорил председатель заплетающимся языком. – С виду дурак
дураком, а приглядеться – ум государственный. Тебе бы не рядовым быть, а ротой
командовать. А то и батальоном.
– Да мне хучь дивизией, – хвастливо поддержал Чонкин.
Держась одной рукой за перила, он мочился, не сходя с крыльца.
– Ну, насчет дивизии ты малость перехватил. – Оставив
попытку найти замок, председатель стал рядом с Чонкиным и тоже начал мочиться.
– Ну так полком, – сбавил Чонкин, застегиваясь. Тут под его
ногами оказалась ступенька, он не заметил и с грохотом покатился с крыльца.
Председатель стоял на крыльце и, держась за перила, ждал,
когда Чонкин подымется. Чонкин не подымался.
– Иван, – громко сказал Голубев в темноту.
Никакого ответа.
Чтоб не упасть, председатель лег на живот и сполз вперед
ногами с крыльца. Потом он ползал на четвереньках, шаря по росистой траве
руками, пока не наткнулся на Чонкина. Чонкин лежал на спине, широко раскинув
руки, и безмятежно посапывал. Голубев залез на него и лег поперек.
– Иван, – позвал он.
– А? – Чонкин пошевелился.
– Живой? – спросил председатель.
– Не знаю, – сказал Чонкин. – А чего это на мне лежит?
– Должно, я лежу, – сказал Голубев, немного подумав.
– А ты кто?
– Я-то? – Председатель хотел обидеться, но, напрягши память,
подумал, что он, собственно говоря, и сам толком не знает, кто он такой. С
трудом все-таки вспомнил: – Голубев я, Иван Тимофеевич.
– А чего это на мне лежит?
– Да я ж и лежу. – Голубев начал сердиться.
– А слезть можешь? – поинтересовался Чонкин.
– Слезть? – Голубев попробовал подняться на четвереньки, но
руки подогнулись, и он снова рухнул на Чонкина.
– Погоди, – сказал председатель, – я сейчас буду подыматься,
а ты упирайся в меня ногами. Да не в морду суй ноги, мать твою так, а в грудь.
Вот.
Наконец Чонкину удалось его все же спихнуть. Теперь они
лежали рядом.
– Иван, – позвал Голубев после некоторого молчания.
– А?
– Хрен на. Пойдем, что ли?
– Пойдем.
Иван поднялся на ноги, но продержался недолго, упал.
– А ты вот так иди, – сказал Иван Тимофеевич, снова
становясь на четвереньки. Чонкин принял ту же позу, и друзья двинулись в
неизвестном направлении.
– Ну как? – через некоторое время спросил председатель.
– Хорошо, – сказал Чонкин.
– Так даже лучше, – убежденно сказал председатель. – Если и
упадешь, не расшибешься. Жан-Жак Руссо говорил, что человек должен стать на
четвереньки и идти назад к природе.
– А кто этот Жан-Жак? – спросил Чонкин, с трудом произнося
странное имя.
– А хрен его знает, – сказал председатель. – Какой-то
француз.
Тут он набрал полную грудь воздуха и запел:
Вдо-оль деревни от избы и до избы
За-ашагали торопливые столбы…
Чонкин подхватил:
Загудели, заиграли провода,
Мы такого не видали никогда…
– Иван, – спохватился вдруг председатель.
– Чего?
– А контору я закрыл или нет?
– А хрен тебя знает, – беспечно сказал Иван.
– Пошли обратно.
– Пошли.
Идти на четвереньках было хорошо, хотя от росы мерзли
немного руки и промокли брюки на коленях.
– Иван!
– А?
– Давай еще споем.
– Давай, – сказал Чонкин и затянул единственную известную
ему песню:
Скакал казак через долину,
Через кавказские края…
Председатель подхватил:
Скакал казак через долину,
Через кавказские края…
Чонкин начал следующий куплет:
Скакал он садиком зеленым…
Но тут ему пришла в голову мысль, которая остановила его.
– Слышь, – спросил он председателя, – а ты не боишься?
– Кого?
– Моих рестантов.
– А чего мне их бояться? – распоясался председатель. – Я все
равно на фронт ухожу. Я их…
Тут Иван Тимофеевич употребил глагол несовершенного вида, по
которому иностранец, не знающий тонкостей нашего языка, мог бы решить, что
председатель Голубев состоял с работниками Учреждения в интимных отношениях.
Чонкин был не иностранец, он понял, что Голубев говорит в
переносном смысле. Председатель перечислил еще некоторые государственные,
партийные и общественные организации, а также ряд отдельных руководящих
товарищей, с которыми в переносном смысле он тоже находился в интимных связях.
– Иван! – вспомнил вдруг председатель.
– А?
– А куда мы идем?
– Кажись, в контору, – неуверенно сказал Иван.
– А где она?
– А хрен ее знает.
– Погоди, мы, кажись, заблудились. Надо определить
направление.
Председатель перевернулся на спину и стал искать в небе
Полярную звезду.
– На кой она тебе? – спросил Чонкин.
– Не мешай, – сказал Иван Тимофеевич. – Сперва находим
Большую Медведицу. А от нее два вершка до Полярной звезды. Где Полярная звезда,
там и север.
– А контора на севере? – спросил Чонкин.
– Не мешай. – Председатель лежал на спине.