Царица без трона - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 77

Народ со всех сторон бежал в Китай-город. На Красной площади толпилось уже до двухсот пеших заговорщиков; только главные зачинщики – Шуйский, Татищев, Голицыны были на конях.

– Что за тревога? – спрашивали набегающие люди, которые ни о чем не ведали, а заговорщики выкликали в разные стороны:

– Литва стакнулась убить царя и перерезать бояр наших! Идите в Кремль бить литву!

Эта весть мгновенно разнеслась по площади, а затем и по городу. Все поляки, остававшиеся в своих домах – ведь было еще раннее утро! – были обложены толпой, готовой грабить и убивать. Все поляки или люди в иноземном платье, на беду свою вышедшие из дому и застигнутые на улице, тотчас поплатились за это жизнью, и, когда появился отряд польских верховых, стремящихся прорваться к Кремлю, его тотчас осадили, потеснили, а улицы на подходе к Кремлю заключили рогатками. В Москве всегда с наступлением ночи многие улицы перегораживали рогатками, чтобы не шастали в темноте всякие лихие люди, не пугали спящих горожан; теперь эти рогатки сделались орудием бунтовщиков. Там же, где рогаток не было, в ход пошли бревна, выломанные из мостовой. Не только зрелые мужчины, но даже едва вошедшие в возраст юноши с полудетским пухом на щеках бежали в тот час с луками, стрелами, ружьями, топорами – что у кого было, хотя бы просто с дубинками, крича:

– Бей поляков, бей литву, тащи все, что у них есть!

Толпа врывалась во все дома, где жили поляки, не боясь ошибиться. Ведь дома эти были заранее помечены по приказу Шуйского, к тому же, как известно, лес рубят – щепки летят. Тех, что пытались защититься, убивали на месте, а те, кто позволял ограбить себя донага, имели надежду остаться в живых, но лишились и вправду всего, даже чем грех прикрыть.

Смятение царило во всем городе.

В это время князь Шуйский, держа в левой руке крест, а в правой – обнаженную саблю, ворвался в Кремль через Фроловские [65] ворота. Перед Успенским собором он соскочил с коня, торопливо помолился перед иконой Владимирской Божьей Матери и крикнул окружающим:

– Кончайте скорей с вором и разбойником Гришкой Отрепьевым. Если вы не убьете его, он нам всем головы снимет. Во имя Господне идите против злого еретика!

Набатный звон раздавался уже в Кремле.

Басманов услышал его в мыльне. Кое-как вытерся, оделся, побежал в покои государя. Он ни на миг не поверил, что звонят к пожару. Тут было что-то иное. И, кажется, он уже знал что. В каком-то переходе выглянул в окошко и увидел то, что видел иногда в самых страшных своих сновидениях: толпу, бегущую по Кремлю. Толпу, вооруженную чем попало и готовую проливать кровь.

– Стойте, безумные! – закричал Басманов, высовываясь сколько мог в узкое оконце. – Остановитесь во имя Господа Бога! Одумайтесь!

– Отдай нам своего царя-вора, тогда поговоришь с нами!

Стрела вонзилась в оконницу рядом с лицом Басманова. Он отпрянул, зная, что во второй раз лучник промаху не даст и другая стрела окажется у него во лбу. Какой-то миг стоял, глядя, как трепещет оперенье качающейся стрелы, слушая, как еще звенит она, взвихренная стремительным летом, а сам словно бы слышал чей-то голос:

«Я тебе, государь, раз поклявшись, верен буду до смерти!»

Опомнился, ринулся дальше, в покои царя. Тут, в передней комнате, столкнулся лицом к лицу с Димитрием и, не сдерживая ярости, закричал на него как на мальчишку:

– Не верил мне, не верил своему верному слуге! Вот, дождались! Бояре и народ идут на нас!

Они обменялись взглядами, и тут распахнулась дверь, и в покои ворвался какой-то человек, одетый во все белое, словно призрак, с безумным лицом оголодавшего по крови убийцы. Это был казенный дьяк Тимофей Осипов, который нынче простился с женой и детьми навеки, исповедался, причастился и, томимый желанием принять мученический венец, явился убивать расстригу.

Сбитая с толку охрана пропустила его, очевидно, потому, что в руках его не было оружия, да и Димитрия с Басмановым это в первую минуту успокоило. Они решили, что дьяк явился им что-то сообщить.

Так оно и оказалось.

– Ну, кесарь безвременный, проспался ты? – тихо, вкрадчиво спросил Осипов. – Пришла пора давать ответ людям. За все, за все… Велишь себя именовать непобедимым императором и кесарем? Но это Богу противно! Ты не кесарь, ты вор, расстрига, ты Гришка Отрепьев, чернокнижник, еретик и обругатель православной веры!

С этими словами он выхватил из-под полы нож, уже обагренный кровью. Так вот чем объяснялось, что он легко прошел в палаты государевы, небось уж попробовал остроты своего оружия на каком-нибудь стражнике!

– Так получи, вор… – начал было Осипов вещать вновь, занося руку, однако Басманов не дал ему продолжить: рассек надвое саблею. Потом с недюжинной силой схватил тело дьяка и вытолкнул его в окно. Это было встречено воплем толпы, которая снова рванулась на приступ.

Дворец, казалось, шатался во все стороны – с такой силой билась толпа в двери. Наконец она ворвалась внутрь.

– Держитесь, мои верные алебардщики, не пускайте их! – закричал Димитрий, не зная, что внизу вместо сотни стражи только три десятка ее, не понимая, почему нападающие продвинулись так далеко. Кроме них, во дворце было только человек двадцать музыкантов – народ не воинственный и безоружный; вдобавок все они разбежались по углам, когда поняли, что дело плохо.

Между тем алебардщики не могли больше сдерживать толпу. По ним дали залп из ружей; кто упал, кто сдался и сложил оружие. Человек пятнадцать ринулись спасаться на верхние ярусы, думая там встать в оборону, но не успели: толпа вслед за ними вломилась на лестницу и сбила стражу Димитрия с ног.

Путь в царские покои был открыт.

– Спасайся, государь! – крикнул Басманов, понимая, что теперь надеяться можно только на чудо. – Я умру за тебя, спасайся!

Они переглянулись напоследок, и в глазах Димитрия сверкнуло яростное пламя. Он оттолкнул выступившего вперед Басманова и закричал:

– Подайте мне мой меч! Где мой меч?

Он ждал, что Михаил Скопин-Шуйский явится на пороге тотчас, однако государев мечник исчез бесследно вместе с доверенным ему оружием.

– Он предал меня! – воскликнул Димитрий. – Иуда… Да будет тебе страшная, лютая смерть, умрешь в муках и захлебнешься своей кровью!

Он выскочил в сени, у Фюрстенберга, стоявшего на своем посту несходно, выхватил алебарду и ринулся вперед, на толпу, крича:

– Я вам не Годунов!