Марианна пришла в замешательство. Отчего-то
при первых же словах этого пылкого, но и впрямь полубезумного послания у нее в
памяти возник невысокий худощавый хлопец из конюшни, который бросил ей под ноги
свой кунтуш. В самую грязь! Уж Марианна-то Мнишек, любительница изящной
словесности и исторических сочинений, слышала про сэра Уолтера Райли и вполне
оценила порыв холопа, достойный по красоте поступка истинного шляхтича. Лица
этого парня она почти не помнила – только его стремительное движение и
пламенный взгляд темно-голубых глаз.
А ведь вполне возможно, что письмо написал
вовсе не он.
Не он?.. Как жаль… Пусть тот холоп некрасив и
невиден собой, но сколько жара в его движении, в его взоре, сколько сердца
вложил он в письмо!
– Попались, ага, попались! – заорал
в это время кто-то дурным голосом за окошком, грубо вырвав Марианну из ее
мечтаний. – Держи, уйдут!
Сестры враз высунулись наружу и увидели
мелькание огней в темноте. Это были слуги, носившиеся с факелами в руках по лужайке,
окаймленной живой изгородью, пытаясь угнаться за двумя проворными тенями,
которые все время ловко уворачивались из множества цепких рук.
– Пся крев! – заорал в эту минуту
чей-то перепуганный голос. – Побойтесь Бога, лайдаки!
[15]
То ж паны князья!
– Патер ностер, Матка Боска!
[16]
– пробормотала
благочестивая Урсула, глядя на своего мужа, который в эту минуту выбирался из
кустов вместе со своим старшим братом Адамом Вишневецким. – Что это
значит, Константин?!
– Только то, что эти недоумки спугнули
вора, который лез в ваше окошко, мои красавицы, – ответил князь
Константин, принимая у слуги факел. – Мы шли к дому, как вдруг заметили его.
Затаились, решили наброситься и поймать злодея, однако охотники сами стали
добычей. Одно хорошо – вор тоже сбежал, ничего не успев украсть.
– Сказать правду, то был не совсем
вор, – тонко усмехнулась княгиня. – Вор приходит, чтобы унести
что-то, а сей неизвестный, напротив, принес в наш дом прибыль…
– Какую еще прибыль?
– А вот какую! – Проворная Урсула
выхватила из рук сестры письмо и швырнула в окошко. – Смотрите!
Марианна только ахнула и возмущенно уставилась
на княгиню, однако было уже поздно: братья схватились за листок и принялись
разбирать неровные строки. Оба Вишневецкие были истые пясты
[17],
а потому в чистом поле или в бальной зале отличались куда лучше, чем перед
грифельной доской или чернильницей. Им потребовалось некоторое время, чтобы
вникнуть в смысл короткого письма, и вот наконец братья враз вскинули головы и
уставились друг на друга.
К своему изумлению, Марианна не обнаружила на
их лицах возмущения и злости. Они смотрели азартно, словно охотники, которые
спорят из-за добычи, или барышники, набавляющие цену на доброго коня.
– Опять он! – пробормотал
Адам. – Я же говорил тебе, carissime frater
[18],
что он снова объявится!
– Ты говорил! – фыркнул князь
Константин. – Да ты не поверил ни одному слову того толстяка! Ты называл
его и его товарища шарлатанами и безумцами.
– Во имя неба! – воззвала из окошка
Урсула, которая уже не в силах была переносить неутоленное любопытство. –
О чем вы говорите? Кто прислал это письмо?
– Знайте, прекраснейшие дамы, что при
моем дворе завелся жалкий безумец, который возомнил себя не кем иным, как сыном
великого русского царя, – пренебрежительно ответил князь Адам, глядя
почему-то не в окошко, на женщин, а в темноту, таящуюся за живой
изгородью. – Сначала он подослал ко мне своего сотоварища по бегству из
Московии – толстяка и болтуна, который с жаром уговаривал меня пойти к ложу этого
умирающего смерда, чтобы посмотреть на крест, якобы оставленный ему царственным
отцом. По моему мнению, крест сей был бродягою где-то украден. Я так и сказал
толстяку и велел задать ему хорошую порку. Теперь он валяется избитый на
конюшне, а товарищ его чудным образом исцелился и куда-то исчез. Я думал, он
сбежал из Брачина, однако сие письмо свидетельствует, что наш монашек – о,
сударыни, я и забыл сообщить, что названный царевич на самом деле беглый
русский монах, – хохотнул князь Адам, по-прежнему шныряя взором по
кустам, – таится где-то здесь. И это очень глупо! – Вишневецкий
несколько возвысил голос: – Потому что я послал за королевскими солдатами,
чтобы арестовать этого человека и заключить его в тюрьму. Ведь мы находимся
сейчас в состоянии мира с Московией и ни в коем случае не можем допустить,
чтобы царя Бориса обвинили в незаконном захвате трона. Так что нашему монаху
лучше бы подобрать полы своей рясы и дать отсюда деру, да поскорее! Кроме того,
доподлинно известно, что больше десяти лет назад царевич Димитрий умер в
Угличе, а значит, человек, написавший Марианне письмо, – отъявленный лжец,
и я бы дорого дал, чтобы бросить обвинение в самозванстве ему в лицо! Думаю,
выслушав меня, он скорчился бы, как раздавленный червь, и уполз в ту грязную лужу,
откуда вылез!
– Ты ошибаешься, вельможный пан, –
послышался спокойный голос, после чего кусты зашуршали и в свете факелов возник
невысокий и худощавый, но широкоплечий человек, одетый просто, но с осанкою
шляхтича. Его лицо, обрамленное рыжеватыми волосами, было бледным и
изможденным, но темно-голубые глаза смотрели прямо.
Марианна прижала к губам узкую ладонь. Больше
всего в это мгновение ее изумило то, что она верно угадала этого человека!
– Позволь сказать тебе, что Гжегош, раб и
холоп твой, последовал бы твоему совету и ринулся бы спасать свою шкуру,
воспользовавшись тем предупреждением, которое прозвучало в твоих словах. Думаю,
так же поступил бы и беглый монах Григорий. Но царевичу Димитрию зазорно труса
праздновать. Точно так же ему зазорно слушать те слова поношения, которые ты
тут про меня говорил в присутствии знатных и прекрасных дам. А оттого прошу
тебя, князь Адам, принять мой вызов! Драться будем на саблях или на пистолях –
это уж как твоей душе угодно. После того, что было обо мне тут сказано, одному
из нас нет места на земле Речи Посполитой и Московского царства. Вообще нет
места на этой земле!
Мгновение князь Адам прямо смотрел в лицо
этому человеку, потом повернулся к Константину: