20
Да уж, если послушать гудение нашего педагогического улья, то выходит, что, едва впав в отчаяние, мы сразу начинаем искать виноватого. Впрочем, народное образование, кажется, так именно и устроено, чтобы каждый мог с легкостью найти своего козла отпущения.
«Что же их в детском саду не научили себя вести?» — задается вопросом учитель младших классов, наблюдая, как его малышня крутится и вертится, словно шарики механического бильярда.
«Что они там думают, в начальной школе?» — ворчит преподаватель коллежа, принимая под свою опеку малограмотных шестиклассников.
«Кто-нибудь может мне сказать, чем они занимались до третьего класса?» — восклицает преподаватель лицея, столкнувшись с твердым намерением своих второклассников обходиться без словаря.
«Они что, правда учились в лицее?» — недоумевает преподаватель университета, потроша первую пачку письменных работ.
— Объясните мне, чему вас там учат, в университетах? — мечет громы и молнии президент компании перед молодыми специалистами.
— Университет готовит именно тех, кто нужен вашей системе, — отвечает ему далеко не глупый молодой специалист, — необразованных рабов и слепых потребителей! Высшая школа производит для вас бригадиров — ой, простите, менеджеров, — а ваши акционеры крутят ручку станка, который печатает вам денежки.
«Полный упадок семьи», — причитает Министерство национального образования. «Школа теперь не та, что раньше», — вздыхает семья.
Прибавьте к этому внутренние распри, без которых не обходится ни в одном уважающем себя учреждении. Например, вечную битву между ретроградами и прогрессистами.
«Позор педагогам, оглупляющим своих учеников!» — вопят «республиканцы», хвастуны и демагоги. «Долой республиканцев и их элитарность!» — скандируют в ответ сторонники демократического развития.
«Профсоюзы блокируют работу!» — возмущаются министерские чиновники. «Бдительность, бдительность и только бдительность!» — отвечают им профсоюзы.
«Столько безграмотных в шестом классе! В наше время такого не было!» — сокрушается старая гвардия. «В ваше время в коллеж попадали только государственные советники в коротких штанишках, — подтрунивают над ними. — Это в ваши-то старые добрые времена?!»
«Весь в мать, лоботряс!» — грохочет разгневанный отец. «Если бы ты был с ним построже, он бы не докатился до такого», — возражает оскорбленная мать.
«Как можно учиться, когда в семье происходит такое?» — жалуется депрессивный подросток понимающему учителю.
И так далее, вплоть до того самого двоечника, который, доведя своими систематическими издевательствами учителя до больницы, куда тот угодил с нервным расстройством, первый с блаженным видом заявляет: «Мсье Такому-то не хватало авторитета».
А если всего этого мало, то у нас всегда остается в запасе выход: увидеть в самом себе того, кто носит шляпу нашей некомпетентности. «Ничего у меня из „этого“ не выйдет, вот такой вот я», — писал двоечник, которым я был когда-то, своей маме, прося ее отправить в дебри Африки мистера Хайда, мешавшего мне быть добрым доктором Джекилом.
21
А теперь давайте отдохнем и помечтаем. Вот учительница. Она молода, прямолинейна, не «отформатирована», не раздавлена грузом фатализма, она полностью «присутствует» в классе, где сидят все ее ученики, их родители, коллеги и работодатели Франции и Наварры, а также десять последних министров образования — для них специально поставили дополнительные стулья.
— Ну что, мы действительно ничего не можем с этим поделать? — спрашивает молодая учительница.
Класс не отвечает.
— Я правильно поняла? Мы ничего не можем с этим поделать?
Молчание.
Тогда учительница протягивает мел последнему министру образования и говорит:
— Напиши нам на доске: «Мы ничего не можем с этим поделать».
— Я этого не говорил, — протестует министр. — Это всё чиновники министерства. Первое, что они говорят каждому вновь прибывшему: «Во всяком случае, господин министр, мы ничего не можем с этим поделать!» А я, я ведь предлагал провести столько реформ! Разве меня можно подозревать в том, что я говорил такое? Мне мешают развернуться, это все инерция, нежелание перемен. Разве я виноват?
— Неважно, кто это сказал, — с улыбкой отвечает учительница. — Напиши на доске: «Мы ничего не можем с этим поделать».
Мы ничего не можем поделать.
— Ты пропустил «с этим». Добавь. Это важно.
Мы ничего не можем с этим поделать.
— Отлично. Ну, и что же такое, по-твоему, «это»?
— Не знаю.
— Ну что же, друзья мои, нам совершенно необходимо понять, что же все-таки означает «это», иначе нам всем крышка.
IV. ТЫ ДЕЛАЕШЬ ЭТО НАЗЛО
Я не нарочно…
1
Веркор, прошлое лето. Мы с В. выпиваем на террасе «Качалки», расслабленно наблюдая, как возвращается с пастбища стадо Жозетт. В., который, как и я, достиг пенсионного возраста, спрашивает, что я сейчас пишу. Я говорю.
— А, плохой ученик! Ну так я тебе столько могу порассказать об этом! Точно говорю, потому что сам звезд с неба не хватал, в школе-то.
Короткое молчание.
— И бросил ее, как только смог. О-хо-хо!
Жозетт едет за своими коровами на велосипеде. По бокам ее трусят два колли, быстро переставляя лапы в белоснежных носочках.
— Дурак я был, — продолжает В. — А что ты хочешь? В этом возрасте слушают только голос крови.
Короткое молчание.
— Потому как в ней есть своя польза — в школе-то. Если бы я остался учиться, а не пошел вкалывать за гроши, я рулил бы сегодня какой-нибудь транснациональной корпорацией! Здорово, Жозетт!
— …
— Я хочу сказать, рулил бы, пока она не свалилась бы в пропасть. А когда я отправил бы их всех на самое дно, то сам отправился бы на покой с хааарррошим чеком и благодарностью нашего президента в придачу.
Стадо прошло.
— Вместо всего вот этого…
В. задумывается. Его, похоже, так и тянет на автобиографический экскурс, но он передумывает:
— В общем, я не нарочно…
Он задерживается ненадолго на констатации этого факта.
— Кроме шуток. Они думали, что я назло, но это неправда! Я был как щенок — бежал себе вдогонку за собственным носом.
2
Дело в том, что, пожалуй, наиболее часто плохой ученик слышит от родителей и учителей неизбежное «Ты это нарочно делаешь!». Оно выливается либо в прямое обвинение («Не болтай глупостей, ты делаешь это нарочно!»), либо в раздраженный возглас после энного разбирательства («Господи, но это просто невозможно, ты это нарочно делаешь!»), либо в жалобы, адресованные третьему лицу и подслушанные подозреваемым, например под дверью родителей («Говорю тебе, он все это делает нарочно!»). Сколько раз я выслушивал этот упрек, а позже сам обрушивался с ним, тыча указательным пальцем в нерадивого ученика или собственную дочь, когда та, учась читать, начинала мямлить или запинаться. И так продолжалось до тех пор, пока я не задумался: а что же такое я говорю?