Школьные страдания - читать онлайн книгу. Автор: Даниэль Пеннак cтр.№ 46

— …

— То же, что и учитель, а именно: «это», «это»! Школа не для меня, я создан не для «этого» — вот что он отвечает! И, сам того не ведая, он тоже говорит о жутком столкновении незнания и знания. Его «это» сродни учительскому. Учителя считают, что их готовили не для того, чтобы отыскивать в классе учеников, а те уверены, что родились не для сидения там. С той и другой стороны — одно и то же «это»!

— Ну и как же справиться с «этим», если эмпатия тут противопоказана?

Он начинает мяться.

А я настаиваю:

— Ну так как? Ты же все знаешь, ничему не учась. Подскажи средство — как преподавать, не будучи подготовленным к «этому»? Есть у тебя на примете какой-нибудь метод?

— В методах-то как раз недостатка нет, кругом только одни методы! Вы только и делаете, что прячетесь за разными методами, хотя в глубине души прекрасно знаете, что никакой метод тут не поможет. Потому что ему кое-чего недостает.

— Ну и чего же ему недостает?

— Не могу сказать.

— Почему?

— Это неприличное слово.

— Хуже «эмпатии»?

— Определенно. Слово, которое совершенно нельзя произносить ни в школе, ни в лицее, ни в университете, ни еще где-нибудь в таком же месте…

— А все-таки?

— Нет, правда не могу…

— Ну, давай, давай!

— Говорю тебе, не могу я! Если ты только высунешься с этим словом в разговоре об образовании, тебя линчуют на месте.

— …

— …

— …

— Любовь.

13

Это правда, у нас считается неприличным, ведя речь о преподавании, даже заикаться о любви. Все равно что в доме повешенного говорить о веревке.

Чтобы описать ту любовь, что испытывают мадемуазель Г., Николь А., учителя, о которых я рассказал на этих страницах, большинство тех, кто приглашает меня к себе в класс, и все те неутомимые труженики, коих я не знаю, лучше прибегнуть к метафоре.

Итак, метафора.

И в данном случае метафора крылатая.

Опять Веркор.

Утро, прошлый сентябрь.

Самое начало сентября.

Я уснул поздно над одной из страниц этой книги. Просыпаюсь в нетерпении поскорее продолжить. Уже приготовился вскочить с кровати, но меня останавливает какой-то тихий шум. Что-то пищит вокруг дома. Тоненькие такие, пронзительные попискивания со всех сторон. Ах да! Собираются улетать ласточки! Каждый год примерно в одно и то же время они назначают друг другу свидание на электрических проводах. Поля и обочины дорог покрываются партитурами. Они готовятся к перелету. И этот шум — от радости встречи. Те, кто еще кружит в воздухе, запрашивают разрешение присоединиться к тем, кто уже сидит на проводах, дрожа от нетерпения полететь за горизонт. Скорей, скорей! Мы летим, летим! Они летят, летят, с севера на юг, хичкоковскими батальонами! Именно туда и выходят окна нашей спальни — на север и на юг. Широкое — на юг и маленькое окошко — на север. И каждый год повторяется одна и та же драма: часть ласточек, обманутые прозрачностью расположенных друг против друга окон, разбиваются о стекло маленького окошка. Так что сегодня утром — никакого писательства. Я открываю северное окошко, распахиваю южное окно, снова залезаю в постель, и мы целое утро наблюдаем, как через нашу комнату пролетают эскадрильи ласточек — неожиданно молчаливых, возможно напуганных этими двумя лежащими фигурами, которые принимают их парад. Только два узких оконца по сторонам большого окна остаются закрытыми. Места достаточно — между ними могли бы пролететь все птицы мира. Однако без неприятностей никогда не обходится: две-три идиотки обязательно врежутся в эти оконца! Примерно такова и пропорция двоечников. Наших отклонений от нормы. Тех, кто не в общем строю. Тех, кто не идет прямыми путями. Тех, кто резвится на обочине. В результате — удар о стекло. Чпок! И на ковер! Тогда кто-то из нас встает, берет оглушенную ласточку в руки — она почти ничего не весит, косточки, наполненные ветром, — ждет, когда она очнется, и выпускает за окно догонять подружек. Ожившая птичка улетает, еще чуть не в себе, чертит по небу зигзаги, а потом нацеливается прямо на юг и исчезает в своем будущем.

Вот такая метафора, может, и не самая лучшая, но именно такова любовь преподавателя, чьи ученики летают как одуревшие птицы. Этим и будут заниматься всю жизнь мадемуазель Г. или Николь А. — выведением из комы стайки оглушенных ласточек. Не всегда их старания увенчаются успехом, будут и провалы, некоторые так и не придут в сознание, так и останутся лежать на ковре или разобьют себе голову о следующее стекло; в таком случае они оставят в нашей совести зияющие ямы угрызений, — как яма в глубине нашего сада, в которой покоятся погибшие ласточки; — но все равно мы снова и снова будем пытаться помочь им, и у нас будет получаться. Это — наши ученики. Наши симпатии и антипатии по отношению к тем или иным из них (вполне реальные, надо сказать) не в счет. Попробуй, угадай, кого из них и как мы любим или не любим! Речь ведь не об этой любви. Оглушенную ласточку надо вернуть к жизни. И всё. Точка.