«Отец, пройди вы через все то, через что прошел я, не успев еще родиться, тогда бы вы могли мне тут еще что-то говорить».
Что ты сказал?
…
…
«Отец, пройди вы через все то, через что прошел уже я, не успев родиться, тогда бы вы могли мне тут еще что-то говорить».
…
…
Именно этого я и опасался. О да! Я догадываюсь, чем все это обернется, я уже слышу перечень твоих сыновних упреков: «Раз уж вы здесь, папочка, скажите мне всю правду: прикрываясь ссылками на вселенский разум, вы ведь не слишком жаждали, чтобы я расширил ваш семейный круг, не так ли?..»
Здесь, конечно, не обойдется без сговора с твоими дядюшками.
Ж е р е м и. Нужно признаться, Бен, ты что-то не слишком радуешься…
М а л ы ш. Это правда…
Т е р е з а. Такие настроения у отца… даже не знаю, хорошо ли это скажется на психике ребенка…
К л а р а. Перестаньте донимать Бенжамена…
Т ы. Тетушка Тереза права, папочка, мои серые клеточки до сих пор еще пропитаны едкостью ваших первых советов: «И ты, дурачок, ты тоже полагаешь, что этот мир, эта семья, это время – те самые, куда ты торопился? Еще не появился и уже в плохой компании, так?»
Ж е р е м и. Он не сочиняет, Бен, он всего лишь повторяет твои же слова.
Т е р е з а. Отличный способ познакомить его с семьей…
Т ы. Мне кажется, я даже слышал, как вы прибавили тогда: «Итак, неосторожный сын козла и леопардицы, если тебе вдруг захочется дать по тормозам еще до своего приземления, что ж, я вряд ли буду на тебя сердиться». Это именно то, что вы мне посоветовали, не так ли?
М а л ы ш. Это правда? Ты ему это советовал, Бен?
– Это был не совет, просто разрешение…
Т ы. Которое вовсе не облегчило мое внутриутробное существование.
Т е р е з а. Естественно!
Ж е р е м и. Бедный малыш…
Т ы (цитируя меня). «Оставь нас и возвращайся к райской безмятежности…»
Ж е р е м и. О, это гораздо больше, чем просто разрешение, Бен…
Т е р е з а. В любом случае, это не слишком радушный прием.
Т ы (цитируя меня). «Надевай свои крылья и улетай, никто не будет на тебя сердиться…»
Т е р е з а. Что означает, что здесь тебя никто не ждет…
М а л ы ш. Это отвратительно! Даже Джулиус считает, что это отвратительно!
– Но я ведь не только это говорил! У будущих отцов, у них же сплошные противоречия, все вверх дном! Сами увидите, когда настанет ваша очередь! То одно придет на ум, то совершенно противоположное! А мое отчаяние в тот момент, когда мы получили фальшивое письмо Маттиаса, например, это что же, не в счет?
Т ы. Еще как! Вы тогда бросились со всех ног в клинику, обвиняя себя во всех смертных грехах первые пятьсот метров, а потом свалили всё на меня.
– Я? Я свалил все на тебя?
– Да, из-за маминых страданий. Как нечего делать! Я до сих пор еще слышу сказанное за семь месяцев до рождения: «Ну вали же отсюда, не ребенок, а наказание! У тебя крылышки еще не облезли от этого горя? Да что же ты за ангел такой, черт возьми?»
Ж е р е м и. И это после того, как ты ему сам вдалбливал отправляться на небо? Ты что, хотел ему мозги наизнанку вывернуть, или как?
Т е р е з а. Нет, он только хотел сделать его виноватым, как всякий уважающий себя отец. По-моему, следует ожидать психической неуравновешенности…
М а л ы ш. А мы будем его любить. Не волнуйся, мы будем тебя любить! Джулиус, что скажешь, будем его любить, а?
К л а р а. К столу! Ужин готов, и оставьте Бенжамена в покое в конце концов!
* * *
Теперь в доме нас было двое таких, кто говорил сам с собой. Мама разговаривала с ушедшим из жизни, а я – с тем, кто только собирался появиться. Если бы мы могли свести вас с Пастором, вы бы непременно завязали полезное знакомство, но вечность устроена таким образом, что умершие и еще не родившиеся не могут разговаривать друг с другом. Они общаются через тех, кто молится о них. След печали, оставленный теми, кто уходит, становится гнездом для тех, кто прилетает, в сердце тех, кто ждет и надеется. Иначе карусель давным-давно перестала бы вертеться.
Так. Предположим, ты – заместитель Пастора в малоссеновской команде. Ты ждал своего часа на скамье запасных, и вот свисток небесного арбитра дает сигнал о замене игрока. Пастор должен уйти, а ты готовишься выйти на площадку. Во всяком случае, надеюсь, меня не станут упрекать, что я взялся объяснять тебе правила игры в такой неподходящий момент! Ты и представить себе не можешь, какие они запутанные, эти правила! Иногда начинаешь сомневаться, а вообще, существуют ли они? Думаешь, что все делаешь правильно, следуешь указателям, и вдруг, непонятно ни как, ни почему, тебя обвиняют во всех мерзостях, творящихся в этом мире.
Пример?
Тебе нужен пример?
Не мой?
Кого-нибудь другого?
Что ж, вот тебе пример другого.
РОНАЛЬД ДЕ ФЛОРЕНТИС
Рональд де Флорентис – самый давний приятель старого Иова. Он совершенно не причастен ни к убийству друга, ни к краже его фильма. Его надул Король Живых Мертвецов, подсунув ему договор о продаже, составленный по всей форме. Человек солидный, неприступная скала с львиной гривой, он уже в колыбели владел всем, что требовалось для создания империи в джунглях кинопленки. Продюсер-дистрибьютор, сеятель картин – вот в чем состояла его роль. Ему, конечно, пришлось пройтись по нескольким головам, чтобы усесться на вершине своей пирамиды, но таковы законы жанра, и в целом, вполне честные в рамках профессии. Рональд весьма огорчился, узнав об убийстве своего друга; он огорчился еще больше, обнаружив, что его старший товарищ скрыл от него страсть всей своей жизни: съемки Уникального Фильма. Однако он утешился, оценив успех этого фильма. Он был искренне счастлив открыть гениальность Иова и вместе со всеми чествовать его, пусть и посмертно. Он радовался, видя, как эти Цезари, Оскары, Деллюки, Берлинские Медведи и прочие Венецианские Львы (весь этот зверинец кинематографических почестей) укладываются в Пальмовых ветвях на могилу бедного Иова. Повторяю, он был другом, из тех, что радуются нашим удачам: они единственно настоящие друзья. Так вот, именно этого друга пришел забрать дивизионный комиссар Лежандр, обвинив его в том, что он заказал убийство старого Иова, а также – кражу Уникального Фильма и нагрел руки на его показе. Дивизионный комиссар Лежандр, со своей неизбывной тягой к цельности, задал себе лишь один вопрос: кому выгодно это преступление, если Малоссен отпадает? Ответ: продюсеру Флорентису, конечно. Один прогон этого фильма обернулся золотым дождем дивидендов, венцом карьеры, всемирным признанием… мотив очевиден!
Кудрие опять пришлось надрать уши своему неисправимому зятю, чтобы заставить его отпустить добычу.