— А князь Волконский? Что он скажет на это? — уныло вопросил Ричард.
— Князь ничего об этом не знает, мой друг! Он думает, что это я танцевал с графиней вчерашним вечером! Не будем его разубеждать. Екатерина оказала мне большую услугу, женским чутьем уловив, что эта пташка не столь наивна и простодушна, как хочет казаться.
— Княгиня весьма проницательна, — прохладно и сухо заметил Ричард, ощущая на себе взгляд Екатерины, но не оглядываясь на нее.
Он лихорадочно искал любую зацепку, чтобы выйти из этой сомнительного свойства игры, но ее не было. Однако он не оставлял надежды.
— Принимаете ли вы во внимание, сир, — вкрадчиво попробовал он зайти с другой стороны, — что этот обман не может продолжаться долго? Прошлым вечером я был в маске, и мне не составило труда ввести в заблуждение молодую особу, которая только что прибыла в Вену и никогда не видела ваше величество. Но неужели вы думаете, что ее так же легко будет обмануть спустя, скажем, неделю? В сопровождении баронессы она сможет побывать в Вене где угодно и увидеть русского царя на балу, на параде, приеме… Предположим, что она нынче утром была на Пратере. Да, мы с вами похожи, но не настолько… Без маски нас с вами никто не спутает, никто не примет меня за ваше императорское величество!
— Я думал об этом, — торжествующе отвечал Александр. — И выход предлагаю такой. Вы продолжите носить маску и тайно встретитесь с графиней. Эта встреча будет устроена сегодня же во дворце Разумовского.
— У русского посланника, сир? Но возможно ли это?
— Все будет устроено безупречно.
— И вы полагаете, что графиня Ванда прибудет туда одна, без сопровождения?
— Уверен в том. Она получила от князя Меттерниха приказ: установить контакт с русским императором, где и как только это будет возможно. Она не откажется увидеть меня, какими бы странными при этом ни были сопутствующие обстоятельства.
Александр немного помедлил и затем продолжил с легкой задумчивостью:
— Нам нужно передать ей послание — вот что самое трудное! Если форсировать действия, Меттерних может увидеть в этом неладное. Вы договаривались о новой встрече? С девушкой, с Вандой Шонборн…
— Нет, сир, — твердо ответил Ричард.
— В вашей спальне лежит веер, — вклинилась в разговор Екатерина. — Это ее веер?
Ричард с ненавистью взглянул на княгиню.
— Что еще вам донесли? — с затаенным гневом спросил он.
— Веер — это замечательно, — проворковал Александр, не замечая, что Ричард кипит. — Вы должны возвратить его! Вот что! Прелестно, прелестно! Ах, как прелестно… Екатерина, душа моя, да вы сущий ангел!
— Но веер сломан, сир, — чуть не скрипнув зубами, едва вымолвил Ричард, подавляя желание встать и задушить Екатерину собственноручно, немедленно, не сходя с места, на глазах русского императора.
— Заменим, что может быть проще? — беспечно пропел последний. — И приложим записку — без подписи, разумеется. В записке будет сказано, что экипаж доставит ее поужинать с человеком, который прислал ей этот веер. Весьма достоверно, изящно и мило. Вы не находите?
— Все-то вы продумали, сир, — не без ехидства отреагировал Ричард.
— Я не страдаю отсутствием воображения, Ричард, — улыбнулся ему Александр, — однако считаю, что поздравить следует все же тебя. Ты сыграл порученную тебе роль на редкость удачно. Ничто не может порадовать меня сильнее, чем мысль, что князь Меттерних угодит в ловушку, которую сам и расставил.
— Вы по-прежнему уверены, что это ловушка? — упавшим голосом спросил Ричард.
Но Екатерина опередила Александра с ответом:
— Вы должны усвоить, Ричард, что Ванда Шонборн — новейшая и с большим умом подобранная шпионка Клеменса Меттерниха. А как вы относитесь к шпионам, кем бы они ни были, вы нам уже показали!..
Глава шестая
Князь Меттерних эффектно швырнул на письменный стол пачку бумаг, которую держал в руке, и посмотрел на жену с видом человека, только что сбросившего со своих плеч тяжкий груз.
— Небольшая победа, — кратко прокомментировал он свои действия. — Совсем маленькая, но тем не менее я очень рад.
— Прекрасно, если хоть что-то удалось решить, — откликнулась Элеонора. — Я уже начала думать, что ваша затея, я имею в виду конгресс, так ничем и не кончится, кроме пустой болтовни.
— Русские, похоже, не против того, чтобы конгресс растянулся на тысячу лет, — жестко заметил князь. — То, чего мы достигли сегодня, вызывает озабоченность Франции, поэтому мне и Талейрану нужно прийти к соглашению. Завтра мы вновь начнем обсуждать вопрос относительно Польши.
— Забудь об этом хоть ненадолго, — тихо взмолилась княгиня. — Тебе необходимо немного передохнуть. Ты уезжаешь?
— Мне нужно отдать массу визитов, — устало отвечал князь. — Дела делами, но, боюсь, за последние недели я совершенно забыл о своих светских обязанностях.
— Верно. По тебе все соскучились, — поддержала его жена. — Я обещала жене Каслри, что навещу ее нынче вечером, иначе предложила бы сопровождать тебя.
— Тогда встретимся на обеде, — кивнул князь, с улыбкой поднося руку супруги к своим губам. Она улыбнулась в ответ и вышла из комнаты.
Проводив ее взглядом, Меттерних подошел к висящему в простенке между выходящими в сад окнами длинному зеркалу в позолоченной раме и осмотрел свое отражение — все то, что неоднократно превозносилось другими как «в высшей степени благородная внешность».
— Тебе уже сорок один, — напомнил он вслух сам себе. — Где твоя юность, где твоя жизнерадостность? Или все это забрала у тебя служба на благо государства?
Князь тихонько вздохнул и повернулся к окну.
— У меня есть несколько часов отдыха, — пробормотал он, — и я совершенно не представляю, чем мне заняться.
Это состояние действительно было для него необычным. Прежде всю жизнь он был вовлечен в любовные, волнующие любовные приключения, требовавшие от него дипломатического мастерства.
И он сумел развить в себе это мастерство до высшей степени, что позволяло ему любить двух или трех женщин одновременно, находя к каждой из них особый подход, убеждая каждую в искренности своих чувств.
Вряд ли кто-то поверит, но очень часто любовные романы помогали ему в его политических интригах. Любившие его женщины делились с ним всем тем, что знают, без всякого принуждения и задних мыслей на его счет. И вот сейчас, впервые в жизни, он вдруг обнаружил, что свободен от любви.
Стоя у окна, князь погрузился в мысли о женщинах. Как много значила в его жизни Констанс де ла Форш, его первая юношеская привязанность! Он вспоминал треугольную челку на мраморном лбу, миндалевидные глаза, заливистый смех… Он обожал ее со всем пылом юности, со страстью, какой не испытывал больше никогда в жизни!