Тут из дома вышла мама Хулия и увидела меня, поверженного, во власти явного убийцы. Она бросилась ко мне, свирепо размахивая мачете, но через секунду уже смирно рысила в дом за ромом и сигарой. Жаль, я не успел спросить индейца, как он ухитрился так быстро ее укротить; я прожил с Хулией тридцать лет, но ничего подобного не достиг.
Тем временем Аурелио задумчиво рассматривал мой живот, окуривая его клубами табачного дыма. Он басовито побубнил нараспев что-то монотонное, набрал полный рот рома, а потом вдруг выпустил весьма впечатляющую струю пламени. Я еще не пришел в себя от этого фокуса, когда он молниеносно запустил по локоть руку мне в живот, покопался там и торжественно предъявил бесформенный сплющенный кусочек свинца – очень похожий на вынутую из мишени пулю.
Пока я разглядывал эту штуку, снова захлопали крылья, и оказалось, что никакого индейца нет и в помине. Зато на сейбе сидел здоровенный орел и деловито оправлял перья, потом сорвался с дерева, высоко в воздухе сделал круг и скрылся в направлении горного хребта. Твой бедный отец взглянул на собственный живот и увидел, что рубцы и шрамы пропали. Больше того, когда он позже проходил медицинское обследование, ему прямо сказали, что комиссия приходит к однозначному заключению – в него никто никогда не стрелял. Рентген пули не показал, шрамов не было, и мне пришлось затребовать из Майами снимки и справки, дабы доказать, что я имею право на оплату больничного листа, на отпуск по ранению и медаль за увечье на действительной службе; этих медалей у меня уже целая коллекция набралась.
Прошу, поблагодари своего друга Аурелио за удивительное лечение, но на будущее – будь добр, запомни: пожилой человек получает психическую травму, когда его уютное восприятие тайн вселенной вдребезги разбивает маленький туземец, выполняющий инструкции собственного сына пожилого человека.
Мама Хулия просит передать, что любит тебя, и еще узнать способ лечения дикобраза, который, как тихонько ни подходи, сердито стреляет иголками.
Твой любящий отец,
генерал Хернандо Монтес Соса,
чей сын, очевидно, полагает, что может присвоить себе звание фельдмаршала.
57, в которой Фелисидад вертит попкой, чем провоцирует начало военных действий
Инес и Агапита добрались до Кочадебахо де лос Гатос через два дня после голубя-почтаря, которого им оставил охотник Педро. Со стертыми в кровь ногами, грязные и измученные, но преисполненные гордости за успешное выполнение миссии, они перешли подъемный мост через крепостной ров и, по обычаю всех прибывающих в город, отправились прямиком на площадь. Там они уселись под столбом-осью, в несколько глотков осушили фляжки с остатками родниковой воды и стали поджидать Дионисио.
Все прошло точно по плану. Дионисио верно сказал, что крестоносцы не пойдут в Ипасуэно, где есть гражданские власти, а предпочтут Санта Мария Вирген – самое подходящее для «воцерковления» место на пути в Кочадебахо де лос Гатос. Соответственно, жители поселка собрали пожитки и ушли в соседнюю долину за холмом; остались только Инес и Агапита – наблюдать за крестоносцами. Когда те прибыли в Санта Мария Вирген, перед ними предстал поселок-призрак, таинственно обезлюдевший, как «Мария Селеста». На домах висели записки: «Не входить! Пурпурная лихорадка, малярия, легочная чума». Фелисидад старательно вывела надписи стремительным почерком, как пишут врачи, которым в колледжах вбивают в голову, что подобная скоропись добавит правдоподобия диагнозам и вызовет больше доверия к предписаниям. К сарайчику, где ухаживали за древней машиной Дионисио, девушки прикрепили табличку «Карантинный изолятор», а заслышав псалмы священников, пробрались за холм, чтобы известить селян, потом выпустили почтового голубя и отправились вслед за ним в Кочадебахо де лос Гатос.
Паника, охватившая крестоносцев при виде зачумленного городка, откуда, очевидно, всех вывезли, не делала чести их вере. Не сговариваясь, они беспорядочно отступили от поселения и обогнули его с запада. Стало быть, к Кочадебахо де лос Гатос они подойдут совершенно измотанными, и все припасы у них закончатся.
В первую же ночь после ухода из Санта Мария Вирген на крестоносцев напали духи вероотступников. Вообще-то духами были поселковые жители, которые с жуткими завываниями колотили ложками по кастрюлям и сбрасывали на лагерь камни с горы. После тяжелого перехода с рассвета до сумерек, чтобы отдалиться от горных дьяволов, на вторую ночь лагерь разбили на выкошенной лужайке, но та после ночного дождя чудодейственно превратилась в подмерзающее болотце.
– Совсем как в старые деньки, – сказал Хекторо, щурясь от сигарного дыма; он выглядывал из-за большого валуна, за которым укрывался с охотником Педро и Мисаэлем. Хекторо неохотно расстался с лошадью, стреножив ее подальше за горой, но на нем по-прежнему были скрипучие кожаные шаровары, а на поясе – крупно калиберный револьвер.
– Точно, совсем как раньше, – ответил Мисаэль; в интересах ночной маскировки он зачернил сверкающие золотые зубы. – Жаль только, что сейчас нет змей и крокодилов, чтобы им в палатки подпустить.
– Травка Аурелио сработает не хуже, – сказал Педро; он запустил руку в котомку и похрустел сушеными кореньями. – Мне доводилось наблюдать, как ведут себя животные, когда ее поедят.
– Да надо было просто перестрелять их, и дело с концом, – проговорил Хекторо.
Педро и Мисаэль переглянулись, понимая, что Хекторо заботится о сохранении своей репутации мужественного бойца. Но в нем жило и понятие чести, а Мисаэль удержал его от необдуманных поступков, сказав:
– Нет, дружище, нечестно нападать, пока на тебя не напали. И потом, воевать лишь тогда интересно, когда требуется смекалка. А то что ж мы потом будем рассказывать? «Мы в них постреляли, они – в нас, мы отступили, а потом атаковали». Ерунда какая-то. Надо, чтоб твоя мозговитость запомнилась. – Он выразительно постучал себя по голове и подмигнул.
– Мужчина предпочитает запоминаться яйцевитостью, – парировал Хекторо.
– Лучше всего и тем и другим, – заметил Педро. – В чем мы сегодня и убедимся.
Когда ночь без предупреждения опустилась на лагерь крестоносцев, три бойца, укрывшись попонами и надвинув сомбреро на глаза, уже крепко спали, но и во сне прислушивались – не раздадутся ли шаги. Хекторо овладел безоговорочно мужским искусством курения во сне, и в уголке рта у него тлела сигара. Огонек вспыхивал в такт ровному дыханию, и сигара погасла ровно в двух сантиметрах от губ – там, где столбик пепла встретился с прослюнявленным окурком. Хекторо полагал, что так он увидит благотворные и радостные сны, в которых будет совершать героические подвиги, любить женщин и лихо арканить бычков.
За два часа до рассвета лазутчики, заранее договорившись, проснулись одновременно и глотнули из бутылки укрепляющего рома, дабы отогнать пробиравший до костей холод, что заставляет кутаться в одеяло и непреклонно оставаться в палатке, даже когда мочевой пузырь вопит, требуя немедленного опустошения. Натянув пониже сомбреро, они поделили травку, что Аурелио принес из джунглей, торжественно пожали друг другу руки, обнялись и пустились по горному склону в лагерь крестоносцев.