Естественный отбор - читать онлайн книгу. Автор: Александр Звягинцев cтр.№ 118

Но как-то раз малец Василия, погодок Витьки, Санька Коробов попался в начале осени объездчику Никишке-партейному на колхозном морковном поле. В школе над Санькой по указанию роно предстоял суд, чтобы его на законном основании исключить из школы.

Узнав об этом, Иван Коробов даже пить бросил. А накануне взбудоражившего деревню события он отозвал Витьку на огороды и, показав ему трофейную губную гармошку, на которую у того давно глаз горел, сказал, что отдаст «эту музыку» ему, если он на суде над Санькой прилюдно скажет то-то и то-то…

— Дети, — свистящим шепотом открыла судилище однорукая высоченная, под два метра, Марь Ванна — директор школы, — говорите без утайки все, что вы знаете об этом злостном расхитителе социалистической собственности и враге народа, — ткнула она пальцем в съежившегося от страха Саньку.

Ребятишки о тихом, застенчивом Саньке ничего плохого не знали. Не понимая, что хотят от них взрослые, они испуганно шушукались меж собой. В классе стоял гул, как в пчелином улье.

Марь Ванна на их гул вытянулась во весь свой гренадерский рост, одернула поношенный офицерский китель и, вознеся к потолку левую руку — правую она оставила на войне, — провозгласила громовым окопным басом:

От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови, Уведи меня в стан погибающих за великое дело любви!..

Дети с перепугу так и замерли с открытыми ртами.

— Марь Ванна, — встал тогда из-за парты Витька Коробов, двоюродный брат «врага народа». — А Санька наш на сборе колосков сказал, что товарищ Сталин без порток всех оставил. А еще он в нужнике подтерся газетой со Сталиным.

Тишина наступила такая, что было слышно, как в стекла бьются осенние мухи.

— Ты это сам видел, Коробов? — трагическим шепотом спросила Марь Ванна.

— Не-е, отец велел сказать за губную фрицевскую гармошку, — шмыгнул носом и растянул рот до ушей Витька.

Вечером того же дня из райцентра приехали два мордатых милиционера. Долго допрашивали Саньку и Витьку и их родителей, дали пацанам подписать какую-то бумагу, а потом увезли Саньку на мотоцикле с собой.

Через полмесяца в областной газете появилась статья о мужественном поступке пионера Виктора Коробова и его отца героя-фронтовика, которые, невзирая на родственные связи, помогли органам НКВД разоблачить злостного расхитителя социалистической собственности и «врага народа» Александра Коробова.

Витькин отец после статьи летал по округе гоголем. У деревенского шалмана кричал с пьяных глаз, что скоро выведет на чистую воду главного «врага народа» и врага колхозного строя своего старшего брата Василия.

Глухой осенней ночью, когда пьяный Иван Коробов, очередной раз горланя на всю деревню матерные песни, тащился огородами домой, его встретили два младших брата. Тот по обыкновению выломал из ближайшего забора кол и бросился на них. В завязавшейся драке кто-то из них неосторожно угодил ему в висок свинцовым кастетом. Бросив его в луже крови под забором, они скрылись в темноте. Витькин отец умер, не приходя в сознание.

Подозрение в его убийстве, разумеется, пало на старшего брата Василия.

Милиционеры увезли его в тюрьму, и в деревне больше никогда не слышали о нем. Власти властями, а в деревне по-своему судят о правде и кривде. Младшие братья после случившегося поспешили завербоваться на шатурские торфяные разработки, не вынеся правды-матки от односельчан. Витькина мать почернела лицом от таких всех бед. Деревенские стороной обходили ее дом, плевали вслед, даже не хотели брать воду из одного с ней колодца. И Витька тоже стал изгоем для деревни. Он бросил школу и целыми днями на полатях выдувал из губной гармошки услышанные по радио мелодии.

А в лютые крещенские морозы умерли от скарлатины оба его послевоенных братика. Еще больше почернев ликом, опустила их мать в мерзлую землю на деревенском погосте, а потом закутала Витьку в свою пуховую шаль и подалась в столицу Родины родной.

В Москве ей удалось устроиться домработницей к очень важному железнодорожному генералу. Своих чад у него и его супруги не было, и они всю нерастраченную любовь к детям обратили на смышленого сынишку своей прислуги Витьку. Через год представительницу славного крестьянства, чтобы не портила деревенской некультурностью их приемыша, они устроили на ткацкую фабрику и добились для нее койки в общежитии.

Часто общаться со своей сельской матерью, к их вящей радости, у Витьки потребности не было. Жил он теперь в роскоши, среди редкостной антикварной мебели, вывезенной железнодорожным генералом из поверженной Германии, и среди старых картин в массивных золоченых рамах. На полотнах известных старых мастеров были изображены в основном средневековые замки. С младых ногтей Витька Коробов мечтал жить в них. И не чаял, что его мечта сбудется…

Когда вырос и стал по генеральской протекции студентом Московского института инженеров железнодорожного транспорта, МИИТа, тяга к общению с родительницей у него тоже не появилась. Он стыдился знакомить ее с друзьями и сокурсниками из-за ее натруженных рук ткачихи, деревенского вида и простых манер. Тем более не воспылал он любовью к матери, когда, благодаря связям генерала, стал слушателем Высшей партийной школы, а потом и Академии общественных наук при ЦК КПСС. Правда, заняв кабинет на Старой площади, помог ей с получением квартиры и обустройством. В родной деревне никогда больше не был и, казалось, напрочь забыл о ее существовании.

И вот в подвале его ранчо в Швейцарских Альпах забытая рязанская деревня вдруг выплыла из небытия прогнившим старым кораблем, который все считают давно погибшим, а он вдруг появляется в родной гавани, как призрак, из ревущего штормового моря, с изодранными парусами и сломанными мачтами. И сходят с корабля-призрака по шатким сходням на берег матросы, ищут ослепшими белыми глазами родных и близких, давно похоронивших и забывших их.

В одном из матросов Коробов узнал самого себя, а в женщине в черном, стоящей одиноко у уходящего в волны мола, свою покойную мать. Она посмотрела на него своими скорбными глазами, отшатнулась и быстро пошла по пирсу прямо в штормовое море. Он хотел догнать ее, остановить, но дорогу перегородили изорванные пулями манекены, так похожие на русские куклы-«неваляшки».

— Мама!.. Не уходи!.. Это я, твой сын, Витька Коробов! — закричал он, отшвыривая от себя наседающие манекены.

Но мать даже не оглянулась и уходила в бушующий простор все дальше и дальше…

— Мама-а-а-а!..

Ответом Коробову был лишь похожий на хруст переламываемых человеческих костей скрежет металлических шестеренок под полом подиума.

Манекены кружились и кружились вокруг него, не давая пробиться к уходящей в штормовой горизонт матери.

Он схватил стоящую у стены биту для гольфа и стал направо и налево осыпать их ударами. Они раскалывались пополам, падали, снова вставали, не давая ему вырваться из их круга…

Погода в Полесье, и без того мягкая, в этот декабрь раскисла совсем. Плотные осязаемые туманы висели в воздухе, как кисея, и глушили все звуки в природе. В лесу не было видно ничего на расстоянии протянутой руки. Ветви на орешнике и лапы елок набухали росной сыростью, и березы плакали тихими слезами, если их случайно задеть.