Вот он – он ваш, но теперь уже почти ничего нового, а раз он
обошелся вам не так дорого, то не такой уж он и замечательный.
Анджела пожала плечами.
– Все-то холостякам известно, – съязвила она. – То же
относится к номеру Три, Четыре и остальным?
– Не совсем. Я заметил, что перед Номером Три бывает
промежуток. Часто Третьего производят потому, что первые два выросли, и – «как
было бы чудесно опять иметь малыша». Любопытное пристрастие; маленькие существа
отвратительны, но биологически, я полагаю, это здоровый инстинкт. Так все и
идет: один милый, другой гадкий, один шустрый, другой вялый, но они – пара,
более или менее уживаются, но наконец приходит последыш, которому, как и первенцу,
достается неумеренная доля внимания.
– И все это очень несправедливо, ты это хочешь сказать?
– Именно. Вся жизнь несправедлива.
– И как же со всем этим быть?
– Никак.
– Тогда я действительно тебя не понимаю.
– Позавчера я говорил Артуру. У меня мягкое сердце.
Я хочу видеть людей счастливыми. Люблю устраивать так, чтобы
люди получали то, чего у них нет, а хочется иметь.
Чтобы немножко выровнять положение. К тому же если этого не
сделать, он помедлил, – может быть опасно.
* * *
– Сколько чепухи наговорил Болди, – задумчиво сказала
Анджела после его ухода.
– Джон Болдок – один из выдающихся ученых нашей страны, –
сказал Артур и подмигнул.
– О, это я знаю, – фыркнула Анджела, – Я бы сидела
скромненько и восторгалась им, если бы он излагал античные законы или давал
обзор елизаветинской поэзии. Но что он понимает в детях?
– Абсолютно ничего, насколько я понимаю. Кстати, позавчера
он предложил, чтобы мы купили Лауре собаку.
– Собаку? У нее же есть котенок.
– Согласно Болди, это не одно и то же.
– Как странно… Помнится, он говорил, что не любит собак.
– Не сомневаюсь.
Анджела задумчиво проговорила:
– Пожалуй, надо Чарльзу завести собаку. Недавно возле церкви
к нему кинулись щенки, и он так испугался.
Чтобы мальчишка боялся собак!.. А если у него будет своя, он
привыкнет. Еще надо научить его ездить верхом. Хорошо бы у него был свой пони!
Жалко, у нас нет загона!
– Боюсь, о пони не может быть речи, – сказал Франклин.
На кухне горничная Этель говорила кухарке:
– Вот и старый Болдок тоже заметил.
– Что заметил?
– Про мисс Лауру. Что она не жилец на этом свете.
Они Няню спрашивали. Да по ней сразу видно: никаких шалостей
у нее, не то что мастер Чарльз. Помяни мое слово, не доживет она до свадьбы.
Но умер все-таки Чарльз.
Глава 2
Чарльз умер от детского паралича. Еще два мальчика в школе
заразились, но выздоровели.
Для Анджелы Франклин, не отличавшейся крепким здоровьем, это
был сокрушительный удар. Чарльз, обожаемый, любимый, ее красивый, веселый,
жизнерадостный мальчик.
Она лежала в полутемной спальне, смотрела в потолок и не
могла плакать. Муж, Лаура, прислуга – все ходили на цыпочках. Наконец врач
посоветовал Артуру увезти ее за границу.
– Полностью смените обстановку и атмосферу. Ее надо
расшевелить. Поезжайте туда, где хороший воздух. Горный воздух. В Швейцарию,
например.
Франклины уехали, а Лаура осталась с няней, днем приходила
гувернантка мисс Уикс, приветливая, но неинтересная особа.
Отсутствие родителей было Лауре приятно. Можно было считать
себя хозяйкой дома! Каждое утро она «заглядывала к кухарке» и заказывала еду на
день. Толстая добродушная кухарка миссис Брайтон усмиряла прыть Лауры, и каждый
раз меню оказывалось таким, как считала нужным кухарка, но Лаурино чувство
собственной значимости не подрывалось. Она тем меньше скучала без родителей,
что в уме фантазировала, каким будет их возвращение.
То, что Чарльз умер, – это ужасно. Понятно, что они больше
всех любили Чарльза, это было справедливо, нечего и говорить, но теперь –
теперь в королевство Чарльза вступает она. Теперь Лаура – их единственный
ребенок, на нее они возлагают все надежды, к ней обращена вся их привязанность.
Она уже представляла себе сцену их возвращения: мама раскрывает объятия…
«Лаура, моя дорогая. Ты все, что у меня есть в этом мире!»
Трогательные, чувствительные сцены, совсем не в духе Артура
и Анджелы Франклин. Но в спектаклях Лауры они были щедрыми и сердечными, и
мало-помалу она так во все это уверовала, будто оно уже свершилось.
Идя по аллее к деревне, она репетировала предстоящие
разговоры: поднимала брови, качала головой, бормотала под нос слова и фразы.
Она была так поглощена праздником откровения чувств, что не
заметила мистера Болдока, который шел ей навстречу, толкая перед собой садовую
корзину на колесиках, в которой он возил покупки.
– Привет, юная Лаура.
Лаура, грубо прерванная в середине сцены, где мать
возвращается слепая, и она, Лаура, отказывается выйти замуж за виконта («Я
никогда не выйду замуж. Моя мать значит все для меня»), запнулась и покраснела.
– Отца и матери все еще нет, а?
– Да, их не будет еще дней десять.
– Понял. Хочешь, приходи завтра ко мне на чай?
– Ода.
Лаура была в восторге. Мистер Болдок преподавал в
Университете в четырнадцати милях отсюда, имел в деревне домик, куда приезжал
на каникулы и иногда по выходным. Он уклонялся от светской жизни и оскорбил
весь Белбери, постоянно и весьма грубо отклоняя любые приглашения. Единственным
его другом был Артур, эта дружба выдержала многолетнее испытание. Джон Болдок
не был приветливым человеком. Со своими учениками он обращался так язвительно и
безжалостно, что лучшие из них стремились превзойти себя, а остальные прозябали
на обочине. Он написал несколько толстых неудобоваримых книг о смутных периодах
истории, и лишь очень немногие смогли понять, к чему он клонит. Издатели
взывали к нему, убеждая сделать книги более удобочитаемыми, но он с суровым
видом отвергал их доводы, указывая, что те, кто понимает, и есть единственные
достойные его читатели! Особенно груб он бывал с женщинами, и это им так
нравилось, что они приходили еще и еще. При всей своей предвзятости и
высокомерии он имел неожиданно доброе сердце, которое зачастую, входило в
противоречие с его же принципами.