Глава 36
Лаврентий Павлович Берия сидел за своим столом в
расстегнутом габардиновом пальто, в сапогах с галошами и в серой шляпе, надвинутой
на глаза.
Шел второй час ночи, он собрался домой, но сил не хватало
подняться. Подперев голову руками и полузакрыв глаза, он думал о положении на
разных участках фронта, о том, что дело дрянь, о том, что не далее как вчера
ночью Сталин говорил с ним грубо, упрекал Берию в том, что руководимая им
служба работает из рук вон плохо, неповоротливо, не умея приспособиться к
условиям военного времени.
Москву, видимо, не сегодня-завтра придется оставить, а
эвакуация важнейших предприятий и учреждений ведется неорганизованно, в панике.
Не хватает подвижного состава. Часто грузится второстепенное оборудование, а
наиболее ценное остается. Многие руководители заводов и фабрик торопятся в
первую очередь вывезти не свои заводы и фабрики, а самих себя. Основные
железнодорожные и шоссейные пути, мосты и вокзалы до сих пор не заминированы. В
городе циркулируют дикие слухи, и значительная часть населения поражена
капитулянтскими настроениями, то есть, проще говоря, ждет немцев. Очень мало
сделано для подготовки специальных боевых групп, которые должны остаться и в
условиях подполья вести подрывную и диверсионную работу.
Но больше всего Сталина вывело из себя сообщение, что на
территории одной из ныне оккупированных областей действовала разветвленная
тайная организация, способствовавшая захвату этой области врагом, причем в
организации были замешаны некоторые партийные работники и даже работники
органов.
Сталин кричал на Берию и даже плюнул ему в лицо, но через
некоторое время остыл и сказал: «Извини, нервы».
«Нервы не нервы, но зачем же плеваться?» – думал Берия,
когда дверь в кабинет отворилась, и молодой полковник, исполнявший обязанности
секретаря, приблизился и положил на край стола увесистую папку, перевязанную
шелковыми тесемочками.
– Что это? – не подымая глаз, спросил Берия.
– Начальник управления контрразведки просил ознакомиться, –
сказал секретарь и вышел.
Видимо, в папке было что-то сверхважное, если начальник
контрразведки и секретарь решились побеспокоить наркома в столь позднее время.
Берия открыл один глаз, скосил его на папку, увидел крупно
написанную фамилию Голицын-Чонкин, удивился, открыл второй глаз и придвинул
папку к себе.
Развязал шелковые тесемочки и, плюя на палец, стал
переворачивать подшитые к делу листы. Письмо о дезертире Чонкине за подписью
«жителей деревни Красное». Ордер на арест с продырявленной печатью. Протоколы
допросов. Характеристика. Донесение Рамзая о каком-то Курте. Донесение с трижды
подчеркнутыми красным карандашом словами: «происходит из князей Голицыных».
Ордер на арест Курта. Протокол допроса, где Курт утверждает, что под личиной
рядового дезертира скрывался князь Голицын. Еще куча всяких бумаг, в которых
подследственный именуется: Чонкин, так называемый Чонкин, Белочонкин,
Чонкин-Голицын и, наконец (кто-то догадался вывести нужную фамилию вперед),
Голицын-Чонкин.
Берия сдвинул шляпу на затылок, подумал, нажал на кнопку,
вызвал начальника контрразведки, которому дал пятнадцать минут на то, чтобы во
всех бумагах вымарать фамилию Чонкин как совершенно излишнюю.
Пока исполнялось его приказание, он сделал короткую зарядку,
побрился, попрыскался «Шипром» и выпил стакан крепкого чаю.
Глава 37
Полчаса спустя в окружении многочисленной свиты, состоявшей
из полковников и генералов, он появился на станции метро, не имевшей названия.
Как только он там появился, из тоннеля вышел поезд, на головном вагоне которого
было написано: «В депо».
Поезд был почти обыкновенный, от прочих отличался он только
тем, что двери и окна его были непрозрачные.
Поезд остановился. Шумно открылись двери, и вдруг на перроне
стало тесно от вооруженных людей. Изо всех дверей высыпали военные в касках и
плащ-палатках и, взяв автоматы на изготовку, направили их на Берию и его свиту.
Не зная, в чем дело, можно было бы предположить, что сейчас здесь состоится
сражение. Однако это была обычная процедура, когда Берия ехал к Сталину,
проживавшему в то время в метро.
Несмотря на свою обычность, процедура всякий раз пугала
Лаврентия Павловича. Как всегда, он инстинктивно попятился и наступил кому-то
из сзади стоящих на ногу. Но тут же пришел в себя, выхватил из чьих-то рук свой
желтый английский портфель и решительно шагнул навстречу направленным на него
автоматам.
Из-за спин автоматчиков вышли двое в плащ-палатках и касках,
но с пустыми руками. Один козырнул Лаврентию Павловичу и сказал:
– Попрошу документы!
Торопливо порывшись в кармане, Берия протянул красную
книжечку.
Военный долго рассматривал документ и предъявителя, переводя
недоверчивый взгляд с карточки на оригинал и обратно. Затем документ оказался у
второго военного, и тот тоже долго сличал карточку с оригиналом, словно в
первый раз видел и то, и другое. Наконец второй военный вернул книжечку
первому, первый вернул владельцу и, пропуская его вперед, снова взял под
козырек:
– Прошу!
Берия вошел в вагон, сел в углу, положив портфель на колени,
и стал похож на бухгалтера, который едет домой с работы. Те, которые проверяли
документы, сели напротив, автоматчики заняли свои места – по двое у каждой
двери. Двери закрылись, поезд тронулся. Берия взглянул на часы.
Место, где жил Сталин, в секретных документах именовалось
подземной дачей. Берия догадывался, что «дача» находится на соседней станции,
но знал, что в целях конспирации ему будут морочить голову, будут долго возить
где-нибудь по кольцевой линии, прежде чем доставят к месту назначения.
Все молчали. Всякие разговоры между пассажиром и охраной с
целью исключения лишних контактов были строжайше запрещены.
Глава 38
К конечному пункту поезд пришел через сорок шесть минут.
Двери открылись, но на этот раз автоматчики остались в вагонах.
Двое проверяющих опять преградили путь. Старший снова,
козырнув, сказал: «Попрошу документы!» – и снова, возвращая, сказал: «Прошу!»
На этом, однако, проверка не кончилась. Личная охрана того,
который жил в метро, состоявшая целиком из соплеменников приезжего, встретила
его на перроне, наставив автоматы и прищурив глаза. И здесь повторилось:
«Попрошу документы!», «Прошу!»