Вундеркинды - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Чабон cтр.№ 14

Я удивился, увидев его здесь. Если студентов и приглашали на вечеринку в дом ректора, то обычно это были старшекурсники, которым доверяли распечатать программки конференции и раздать их гостям. Правда, иногда для особо одаренных студентов делались исключения, чтобы дать им возможность встретиться с настоящими писателями и посмотреть, как ведут себя в непринужденной обстановке корифеи современной литературы. Джеймс Лир, безусловно, был одаренным студентом, но он не принадлежал к тем милым мальчикам, которые вызывают у окружающих желание сделать ради них исключение из правил. Я попытался напрячь мозги и вспомнить, не мог ли я сам пригласить Джеймса на вечеринку. Он постоял еще несколько мгновений, уставившись в абсолютно пустое небо, на котором не было ни одной звезды, и вдруг резким движением выдернул руку из кармана. В его кулаке что-то сверкнуло — то ли осколок стекла, то ли зеркало, то ли какой-то металлический предмет.

— Джеймс? — позвал я. — Это ты? Что ты там делаешь? — Я спустился с крыльца и, все еще сжимая двумя пальцами окурок сигареты, пошел к нему по влажной траве.

— Это просто игрушка, — сказал Джеймс, показывая лежащий у него на ладони крошечный, размером не больше колоды карт, серебристый пистолет с перламутровой рукояткой. — Добрый вечер, профессор.

— Привет, Джеймс. Не думал, что встречу тебя здесь.

— Это пистолет моей мамы, — произнес он. — Она выиграла его в автомате, знаете, такой, с клешней. Мама тогда училась в Балтиморе, в католической школе. Я раньше стрелял из него пистонами, но теперь трудно найти пистоны подходящего размера.

— Зачем он тебе? — Я осторожно потянулся к пистолету.

— Не знаю. — Пальцы Джеймса стиснули рукоятку. — Случайно нашел в ящике стола и стал носить с собой, на удачу, наверное. — Он быстро опустил пистолет в карман плаща.

Этот знаменитый плащ Джеймса был чем-то вроде его фирменного знака. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: такую вещь можно купить только на барахолке; сделанный из водоотталкивающего материала, на клетчатой фланелевой подкладке, с широкими лацканами и большими накладными карманами, плащ выглядел заслуженным ветераном, который многие годы пытался защитить от дождя длинную череду своих сутулых владельцев: мелких бандитов, одиноких бродяг и просто никчемных засранцев. Он настолько прочно пропитался запахом грязных подворотен и заплеванных автобусных остановок, что стоило вам несколько минут просто постоять рядом, и вы понимали: удача в панике бежала от вас и вряд ли когда-нибудь вернется.

— Вообще-то у меня нет официального приглашения, — сказал Джеймс. — Это на тот случай, если вы заинтересуетесь, что я тут делаю. — Он сердито дернул плечом, поправляя лямку висевшего у него за спиной рюкзака, и впервые с начала разговора посмотрел мне в глаза. Джеймс Лир был симпатичным мальчиком: большие темные глаза, казавшиеся влажными, словно в них постоянно стояли слезы, прямой нос, гладкая чистая кожа, красиво очерченные губы, — однако его лицо выглядело каким-то неотчетливо-расплывчатым, словно он находился в раздумьях и пока не решил, какое хочет иметь лицо. В мягком свете, падавшем из окон особняка Гаскеллов, Джеймс казался совсем юным и болезненно хрупким. — Я пришел с Ханной Грин.

— Понятно. — Ханна Грин считалась самым талантливым молодым писателем у нас на факультете. Она была очень хорошенькой и в свои двадцать один год уже успела опубликовать два рассказа в «Пари ревю». Ее стиль отличался простотой и поэтичностью, такой же незатейливой, как капля дождя на нежном лепестке маргаритки, — особенно хорошо Ханне удавалось описание бесплодных пустынь и лошадей. Девушка жила на первом этаже моего дома: Ханна Грин платила за аренду сто долларов в месяц, а я был безнадежно влюблен в юную писательницу. — Можешь сказать, что пришел со мной. Тем более что мне следовало пригласить тебя.

— Профессор, а что вы делаете в саду?

— Ну, честно говоря, собирался выкурить косячок. Хочешь, могу угостить?

— Нет, спасибо. — Он неловко переступил с ноги на ногу. По-видимому, мое предложение смутило Джеймса, он машинально начал расстегивать пуговицы плаща, и я увидел, что на нем был все тот же черный костюм, узкий, похожий на удавку галстук, который он счел наиболее подходящим для такого важного события, как обсуждение его рассказа, и блеклая серая рубаха. — Не люблю терять контроль над своими эмоциями.

Мне показалось, он очень точно определил главную проблему всей своей жизни, но, решив оставить его высказывание без комментариев, я молча поднес сигарету к губам и глубоко затянулся. Приятно было стоять посреди темного сада на мягкой, примятой дождем траве, вдыхать свежий, наполненный запахом приближающейся весны воздух и прислушиваться к тому, как внутри тебя зарождается предчувствие неминуемого несчастья. Вряд ли стоящий рядом Джеймс пребывал в том же состоянии расслабленного спокойствия, но я не сомневался: окажись он сейчас на диване в гостиной с бутербродом-канапе в одной руке и бокалом в другой, ему было бы еще неуютнее. Джеймс Лир принадлежал к натурам молчаливым и замкнутым. Трудно представить, в каком окружении этот мальчик мог бы чувствовать себя более-менее уверенно, и поэтому Джеймсу было гораздо спокойнее, когда его никто не окружал.

— Вы с Ханной дружите? — помолчав немного, спросил я, зная, что они действительно были просто друзьями и вместе ходили смотреть фильмы в «Плейхауз» и «Филммейкерз». — Встречаетесь?

— Нет, — поспешно сказал Джеймс. При тусклом освещении невозможно было понять, покраснел ли он, я лишь видел, что Джеймс нахмурился и уставился себе под ноги. — Мы просто ходили в кино. — Он поднял голову и снова взглянул на меня, его лицо оживилось, как это обычно случалось, если речь заходила о его любимом предмете. — Смотрели «Дитя гнева» с Тирон Пауэр и Френсис Фармер.

— Ммм… Хороший фильм?

— По-моему, Ханна похожа на Френсис Фармер.

— Она сошла с ума, я имею в виду Френсис Фармер.

— Ага, как и Джин Тирени. Она тоже там играет.

— Наверное, классный фильм.

— Неплохой. — Он расплылся в улыбке; у Джеймса Лира была широкая плутоватая улыбка, придававшая ему совсем мальчишеский вид. — Думаю, мне нужно было немного развеяться.

— Да уж, — согласился я, — сегодня утром тебе досталось.

Он пожал плечами и снова отвернулся. Во время обсуждения в аудитории нашелся один-единственный человек, который сказал добрые слова в адрес Джеймса Лира, — Ханна Грин; и даже критическая часть ее выступления в основном состояла из расплывчатых замечаний, поданных в очень корректной и мягкой форме. Насколько мне удалось уловить сюжетную линию рассказа, если ее вообще можно было уловить за нагромождением рваных предложений и сумбурной, точно конвульсивные подергивания эпилептика, пунктуацией, характерной для стиля Джеймса Лира, речь шла о мальчике, которого соблазнил священник, а затем, когда у ребенка появляются первые признаки нервного расстройства, выражающиеся в грубости и плохом поведении, мама отводит его к тому же священнику, чтобы мальчик покаялся в своих прегрешениях. В финальной сцене мальчик смотрит через решетку исповедальни вслед уходящей матери, женщина медленно движется вдоль прохода и со словами: «Падет на нас огонь небесный» — погружается в солнечный свет, сияющий за открытыми дверями церкви. Рассказ назывался «Кровь и песок» — сложно понять, чем руководствовался автор, придумывая название для своего произведения. Как и все остальные, это название было позаимствовано у голливудского фильма. В послужном списке Джеймса уже имелись такие рассказы, как «Время свинга», «Огни Нового Орлеана», «Алчность», «Ножки за миллион долларов». Все его истории были наполнены какими-то туманными ассоциациями и непонятными наплывающими друг на друга образами, и все как одна сосредоточены на мрачных коллизиях взаимоотношений детей и взрослых. Названия, казалось, не имели никакой логической связи с содержанием, и повсюду прослеживалась навязчивая тема: суровое католическое воспитание, ломающее души и судьбы людей. Моим студентам приходилось изрядно поломать голову, чтобы оценить его произведения и попытаться сформулировать свое отношение к творческим опытам Джеймса Лира. Они видели, что Джеймс пишет со знанием дела, и понимали, что он, безусловно, талантлив, но выходящие из-под его пера вещи настолько озадачивали читателя и несли в себе такой сильный заряд враждебности, что в результате вызывали ответное раздражение, вылившееся в то утро в настоящий разгром, устроенный студентами во время дискуссии.