ПростиТурция, или Восток - дело темное - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Пушкарева cтр.№ 18

— Слышь, а чего ты паришься? — это Ксюха так подбодрить подружку попыталась. — Твои же архаровцы наверняка уже пробили чувачка-то? Вот пущай тебе теперь доложат, с кем ты там сегодня по парку разгуливала.

А ведь действительно, чего это она подтупливает?

— Вот пойду сейчас и спрошу. Не, сначала тебя спрошу: ты завтра со мной летишь? Или у тебя на родине дела срочные образовались и ты в Москву ехать передумала?

— Образовались и передумала. Папа попросил остаться. Так что лети одна, я к тебе через пару недель нагряну. Опять же смена коллекций как раз к тому времени предвидится — вот мы с тобой и поразвлечемся. Ты не обижаешься?

— А чего мне обижаться? Ежели Борис Семеныч велел сидеть дома, то будь любезна папеньку слушаться, а во-вторых, когда захочешь, тогда и прилетишь. Кстати, моим любимым твоим родственникам привет большой передавай! Я ж, как поросенок, в этот раз даже не заскочила к вам ни разу. Все как-то не до гостей было.

— Ага, ты ж по свиданиям ходила! Тебе ж не до нас было! — заржала в телефоне подружка и быстренько повесила трубку, чтобы на Элкин праведный гнев не нарваться.

Ну ничего, они еще завтра перед отлетом поговорят — всяко ж созвонятся чтобы «пока-пока» друг дружке сказать. А пока займемся сбором разведданных. Зря, что ли, Женя с Сашей зарплату получают?

— А потом во все это счастье твои бабушка с дедушкой, царство им обоим небесное, вмешались. И сломали они все к чертовой матери.

Тут Элка опять себе позволила министерский рассказ перебить:

— Зря вы, гражданин, на моих родственников наговариваете. Ничего они вам испортить не могли, потому как померли куда как задолго до моего рождения. Мама моя сиротой была, детдомовской. Ее родители погибли, когда маме три года было. Так что, будьте любезны, прах моих пращуров наветами не оскорбляйте!

Министр вздохнул, откинулся на спинку дивана и ухмыльнулся:

— Видишь ли, у детей обычно по две пары дедушков-бабушков бывает. С маминой и папиной стороны по комплекту. Это мои оба постарались. От души.

Они, когда узнали, что я, перспективный профессорско-правительственный сынок, в сироту свердловскую без роду без племени влюбился, чуть с ума не посходили. Мама рыдала трое суток, не прекращая, папенька горстями ел валерьянку и вызывал врача из кремлевской больницы каждый день в определенное время — когда я в институт уходил. Чтоб, значит, покидая по утрам родительский дом, я был в курсе, что папа при смерти. По моей вине, естественно!

Я ж, сволочь такая, внимания на все эти представления не обращал. Я к ним с детства привык… И продолжал каждый день до поздней ночи с Маринкой гулять. Как только у нее лекции заканчивались, я забирал ее из института и мы все время вместе проводили. Я больше никогда в жизни так счастлив не был, как тогда. Правда…

И тут министра снова перебили — дверь библиотеки с жутким грохотом распахнулась, и в царство интеллекта и познаний влетела премиленькая жгучая брюнетка в вечернем платье и на каблуках:

— Папуль, Патрик сказал, что готов подавать обед!

Элка уставилась на брюнетку и присвистнула:

— Ого! Дочь? — это она у министра спросила.

— Анжела. Жена, — это министр Ёлке ответил. И уже в сторону брюнетки громким почти ором: — Я тебя сколько раз просил не вламываться ко мне, когда я занят? Освобожусь, будут накрывать! Вышла вон отсюда немедленно!

Элка на месте жены, наверное, за такую манеру общения не поленилась бы за сковородкой на кухню сгонять и этой сковородкой объяснить, как с девушками надо обращаться. Жена же за секунду успела Элку взглядом отсканировать, хмыкнуть недовольно и испарилась тут же безмолвно. Только большие дубовые двери за собой не закрыла.

— Анжела! — рявкнул министр.

Двери тут же закрылись.

— Анжела! — опять проорал министр. Двери закрылись плотно — исчезла малюсенькая щелочка.

— Когда двери закрыты, вообще ничего не слышно, как ни подслушивай. Я ее иногда за эти фокусы убить готов! Так вот, возвращаясь к родственникам…

Вот, блин, смотришь на него, бедолагу со счастливым детством, и прям сердце кровью обливается — как настрадался-то он, несчастненький! Всю жисть ему родственники своей заботой испоганили! Вона вздыхает как! Элке как-то вдруг нестерпимо захотелось пнуть этого козла со всей дури, чтобы у него действительный повод страдать появился! Это ж надо, несчастненький какой дядечка — ни одной проблемы в жизни не знал, все ему всегда на блюдечке приносили, вот какие родители негодяи-то, а! Сидит тут, распереживался!

Наверное, все эти мысли о вселенской несправедливости на Ёлкином лице очень уж явно читались, потому как министр вдруг стушевался и опустил взгляд в сияющий паркет:

— Ты меня тоже пойми. Я действительно привык к такой жизни — когда все у тебя есть и ни о чем думать не надо. И мне действительно до сих пор эту жизнь сравнить не с чем. Так что не делай, пожалуйста, таких лиц и постарайся меня дослушать. Пожалуйста. Мне и так обо всем этом говорить тяжело.

— Продолжайте! — благосклонно разрешила Ёлка. Хотя, честно говоря, этот странный человек и весь устраиваемый им фарс ее уже порядком подзадрали.

Ну ладно, ну был он с мамой в молодости знаком, так чего из этого? И при чем тут его родители и Элкины бабушки-дедушки?

Не, ну что там врать-то, в голове уже понятно все было, к чему весь этот разговор ведется, но сама только мысль о дальнейшем развитии сюжета в исполнении министра была настолько дикой, что Элка ее прочь из головы гнала и убеждала себя, что все это фигня полнейшая и быть этого не может. Бредит дяденька, бывает. У них, у ответственных чиновников, работа умственная, тяжелая, у них переутомления бывают. Вот, похоже, Ёлка как раз на такой перегруз мозга и попала. Надо посидеть немножко с умным видом, послушать невменяемого чела из телевизора, а потом смыться отсюда по-тихому.

Хотя нет. Сначала пообедать, а потом уже смываться. Должен же хоть какой-то гешефт со всей этой идиотской истории получиться — так хоть пообедаем в приличном доме на халяву.

Министр же продолжал повествовать о нечеловеческих страданиях и любви безграничной:

— А потом Маринка пропала. Она к тому времени только-только защитила диплом и, соответственно, из институтской общаги вынуждена была съехать. Я снял для нее квартиру. Небольшую недорогую квартирку на окраине Москвы — о том, чтобы переехать жить к моим родителям, и речи быть не могло, на свою жилплощадь я еще тогда не заработал. Вот мы с ней и договорились — я снимаю квартиру, где она будет жить, а я постепенно подготавливаю родителей к тому, что ухожу из родового гнезда к любимой женщине. Подготовил…

Одним непрекрасным днем я приехал в нашу с ней берложку — это Маринка так снятое жилье называла — и не застал там никого. И ничего. Ни Мариши, ни ее вещей — ничегошеньки не было. И ни малейшего намека, где и как ее искать! Она не оставила даже записки, почему и куда уехала! Я два дня в этой квартире один просидел — не знаю, чего ждал. Никуда не выходил, ничего не ел. Просто сидел и чего-то ждал.