– Бесспорно, – сказал я. – Я так и говорил.
– Да, только мне показалось... конечно, откуда мне знать...
полковник Протеро всегда сообщал заранее, что собирается сделать, а порой и
вовсе до дела не доходило, но он сам сказал...
– Что?
– Что собирается оценить все эти вещи, вызвать оценщика из
Лондона. Для завещания – нет, это когда человек умирает... ах да, для
страховки. Кто-то ему посоветовал непременно их оценить. Он очень много
говорил, как, мол, важно это сделать. Конечно, я не знаю, договорился ли он с
оценщиком, но если он успел...
– Понимаю, – сказал я.
– Разумеется, как только эксперт увидел бы серебро, он бы
узнал подделку, а тут и полковник Протеро вспомнил бы, что показывал вещи
доктору Стоуну, – как знать, может быть, тогда же он их и подменил,
ловкость рук – кажется, так это называется? И вот все его хитрости пошли бы
прахом.
– Я понимаю вашу мысль, – сказал я. – По-моему,
надо выяснить все сейчас же.
Я еще раз подошел к телефону. Через несколько минут меня
соединили со Старой Усадьбой, и я мог поговорить с Анной Протеро.
– Нет, ничего особенного. Инспектор еще не прибыл? А!
Значит, он скоро будет. Миссис Протеро, вы не могли бы сказать мне,
производилась ли когда-либо оценка имущества в Старой Усадьбе? Что вы сказали?
Я выслушал ее ответ, точный и ясный. Поблагодарив, я повесил
трубку и обернулся к мисс Марпл.
– Все теперь ясно. Полковник Протеро вызвал оценщика на
понедельник – то есть на завтра – для оценки имущества. Из-за смерти полковника
все пришлось отложить.
– Значит, мотив для преступления был, – мягко заметила
мисс Марпл.
– Мотив, предположим, был. А что еще? Вы запамятовали. Когда
прозвучал выстрел, доктор Стоун только встретился с Лоуренсом и Анной или
перебирался через перелаз.
– Да, – задумчиво произнесла мисс Марпл. – Значит,
он вне подозрений.
Глава 24
Я возвратился домой – в кабинете меня уже поджидал Хоуз. Он
нервно шагал взад-вперед по комнате, а когда я вошел, вздрогнул, как
подстреленный.
– Прошу прощенья, – сказал он, отирая пот со
лба. – Последнее время нервы у меня никуда не годятся.
– Дорогой друг, – сказал я, – вам непременно нужно
уехать, переменить обстановку. Иначе вы тут у нас совсем расклеитесь, нельзя же
так.
– Я не могу покинуть свой пост. Нет, на это я ни за что не
пойду.
– Да это же ничего общего не имеет с дезертирством! Вы
больны. Я уверен, что Хэйдок меня поддержит.
– Хэйдок? Хэйдок! Разве это врач? Деревенский лекарь,
невежда.
– Мне кажется, вы к нему несправедливы. Он всегда считался
замечательным профессионалом.
– Да? Возможно. Не спорю. Но мне он не по душе. Однако я
пришел совсем не за этим. Я пришел спросить, не сможете ли вы сегодня вечером
произнести проповедь вместо меня. Будьте так добры, я... я сегодня не
смогу говорить, честное слово.
– Безусловно! Я и службу за вас отслужу.
– Нет, нет. Я хочу служить сам. Я себя прекрасно чувствую.
Просто при одной мысли, что нужно подняться на кафедру и все глаза будут
устремлены прямо на меня...
Он закрыл глаза и сглотнул, словно у него комок застрял в
горле.
Мне было совершенно ясно, что с Хоузом творится что-то
неладное. Должно быть, он угадал мои мысли – открыв глаза, он поспешил сказать:
– Со мной все в порядке. Только вот головные боли
чудовищные, настоящая пытка. Простите, вы не могли бы дать мне стакан воды?
– Сейчас, – сказал я.
Я сам пошел и налил воды из-под крана. Звонить прислуге в
нашем доме – занятие совершенно безнадежное.
Я принес ему воду, он поблагодарил меня. Потом вынул из
кармана маленькую картонную коробочку, достал оттуда капсулу из папиросной
бумаги и проглотил ее, запив водой.
– Порошки от головной боли, – пояснил он.
Вдруг меня осенило – а что, если Хоуз сделался наркоманом?
Это объяснило бы многие странности в его поведении.
– Я надеюсь, вы не слишком ими увлекаетесь, – сказал я.
– Нет, что вы, нет. Доктор Хэйдок меня предостерег. Но
порошки просто чудодейственные. Снимают боль как рукой.
И впрямь, он на глазах успокоился, овладел собой.
Он поднялся.
– Значит, вы возьмете на себя вечернюю проповедь! Это будет
истинное благодеяние, сэр.
– Тут и говорить не о чем. Но я непременно хочу снять с вас
и службу. Отправляйтесь домой и отдохните. И не возражайте. Ни слова – все
решено.
Он снова стал меня благодарить. Потом сказал, избегая моего
взгляда, уставившись в окно за моей спиной:
– Вы сегодня были в Старой Усадьбе, правда, сэр?
– Да.
– Простите меня – но... за вами посылали?
Я удивленно взглянул на него, и он залился краской.
– Прошу прощенья, сэр. Я просто подумал, что выяснилось
что-нибудь еще и миссис Протеро послала за вами. Что-нибудь новое...
В мои намерения вовсе не входило удовлетворение любопытства
Хоуза.
– Она хотела обсудить со мной предстоящие похороны и еще
какие-то мелочи, – сказал я.
– А! Понимаю.
Я молчал. Он стал переминаться с ноги на ногу и наконец
сказал:
– Вчера вечером ко мне заходил мистер Реддинг. Я никак не
пойму, что ему было нужно.
– А он сам разве не сказал?
– Он только сказал, что забежал на огонек. Сказал, что
вечером ему одиноко. Никогда прежде он этого не делал.
– Что ж, его считают интересным собеседником, – сказал
я с улыбкой.
– Зачем ему понадобилось приходить ко мне? Мне это не
нравится. – В его голосе послышались истерические нотки. – Он сказал,
что зайдет еще. Что все это значит? Что ему взбрело в голову, как вы
думаете? – Хоуз почти кричал.
– А почему вам кажется, что у него были какие-то тайные
цели? – спросил я.
– Мне это не нравится, – упрямо повторил Хоуз. – С
ним мне делить нечего, я его никогда не трогал. Я никогда не верил, что он виноват,
даже когда он сам себя оговорил, я заявил во всеуслышание, что это невероятно.
Если уж подозревать кого-то, то скорее Арчера, а его я никогда не подозревал.
Арчер – другое дело – негодяй, безбожник. Пьяница и бандит.
– Вам не кажется, что вы слишком к нему суровы? –
спросил я. – Ведь, по сути дела, мы о нем почти ничего не знаем.