Когда пируют львы - читать онлайн книгу. Автор: Уилбур Смит cтр.№ 100

– Назови хоть двух! – вызывающе спросил он у себя самого.

– Ну, например… О, ради бога, перестань!

И он снова решительно направился к лагерю Леруа.

Она сидела на солнце в кольце фургонов, на стуле, наклонившись вперед; свежевымытые волосы скрывали лицо и падали почти до земли. С каждым прикосновением щетки они подпрыгивали, как живые, и солнце сверкало в них красными искрами. Шону хотелось прикоснуться к ним, взять в руки, понюхать – они должны пахнуть теплом и слегка молоком, как шерсть щенка. Он неслышно направился к ней, но прежде чем подошел, она взяла сверкающую массу обеими руками и отбросила назад, на плечи; ее зеленые глаза удивленно блеснули, она отчаянно вскрикнула:

– О нет! С такой головой!

Взмахнула юбками, стул отлетел, и она скрылась в фургоне. Шон почесал нос и неловко остановился.

– Почему вы так быстро вернулись, минхеер? – спросила она из-за брезента. – Как остальные? Все ли в порядке?

– Да, оба в порядке. Я пришел за фургонами, чтобы перевезти кость.

– О, это хорошо.

Шон пытался разгадать выражение, с которым она это произнесла: хорошо, что они в порядке, или хорошо, что он приехал? Пока все признаки благоприятны: смущение при его появлении – это хорошо.

– Что случилось? – громогласно спросила ума из другого фургона. – Это не упа. Неужели с ним что-то стряслось?

Фургон слегка покачнулся, и в дверях показалось ее розовое лицо, немного помятое спросонок.

Ее голос заглушил уверения Шона:

– О, я знала, что это случится! У меня было предчувствие. Не надо было отпускать его! Паулюс, о Ян Паулюс, я должна идти к нему. Где он?

От костра за фургонами прибежала Генриетта, залаяли собаки, и слуги добавили свои голоса к общему смятению. Шон старался перекричать их и в то же время наблюдал за тем, как из фургона выходит Катрина. Она привела волосы в порядок, перевязала зеленой лентой, и они теперь свисали на спину.

Со смехом она помогла ему успокоить уму и Генриетту. Ему принесли кофе, сели кружком и слушали его рассказ об охоте. Шон подробно рассказал о спасении Яна Паулюса и был вознагражден тем, что неприязнь в глазах Генриетты смягчилась. К тому времени как он закончил, было уже поздно переправляться через реку. Поэтому он еще поговорил – было очень приятно иметь трех внимательных слушательниц. Потом они вместе поужинали.

Ума и Генриетта с подчеркнутым тактом рано ушли в свои жилые фургоны и оставили Шона и Катрину у костра. Через тщательно рассчитанные промежутки из фургона умы доносился театральный кашель – напоминание о том, что они не совсем одни. Шон закурил сигару и сосредоточенно смотрел в огонь – он искал, что бы такое умное сказать, но в голове вертелось только «Слава богу, что тут нет упы». Он украдкой взглянул на Катрину – она тоже смотрела в огонь, а еще она покраснела. Шон мгновенно почувствовал, как румянец заливает его щеки. Он раскрыл рот, чтобы заговорить, и издал хриплый звук. Снова закрыл.

– Мы можем говорить по-английски, минхеер, если хотите.

– Ты говоришь по-английски?

От удивления к Шону вернулся дар речи.

– Я упражняюсь каждый вечер. Читаю вслух одну из своих книг.

Шон радостно улыбнулся ей. Неожиданно ему показалось очень важным, что она говорит на его языке. Плотину, сдерживавшую вопросы, которые следовало задать, и слова, которые нужно было сказать, прорвало, и речь полилась. Когда Катрина не могла подобрать нужное слово, она взмахивала руками и переходила на африкаанс. Короткие промежутки неловкого молчания они прерывали одновременными потоками слов и начинали смущенно смеяться. Взошла луна, красная луна дождя, и костер превратился в груду пепла.

– Катрина, приличные люди давно спят. Я думаю, минхеер Кортни устал.

Они перешли на шепот, растягивая последние минуты.

– Еще минута, девочка, и я сама уложу тебя в постель.

Они прошли к ее фургону, и на каждом шагу ее юбки касались его ног. Она остановилась, положив руку на ступеньку фургона, совсем не такая высокая, как ему поначалу казалось – макушка вровень с его подбородком. Секунды бежали, он не решался коснуться ее, боясь разорвать связавшую их нить, прежде чем она окрепнет. Он медленно наклонился к ней, и что-то нахлынуло на него, когда он увидел, как она приподняла подбородок и прикрыла ресницами глаза.

– Доброй ночи, минхеер Кортни.

Снова голос умы, громкий и с оттенком раздражения. Шон виновато вздрогнул.

– Спокойной ночи, мевроу.

Катрина коснулась его руки над локтем, пальцы ее были теплыми.

– Доброй ночи, минхеер. Увидимся завтра утром.

Она взбежала по ступенькам и исчезла в отверстии в брезенте. Шон посмотрел ей вслед.

На следующее утро очень рано начали переправлять фургоны. Запрягали быков и переводили фургоны по бревенчатому мосту, и Шону некогда было разговаривать с Катриной. Большую часть утра он провел на реке, белый песок обдавал его жаром. Он сбросил рубашку и потел, как борец на арене. Когда через реку переправляли фургон Катрины, он шел с ним рядом.

Она взглянула на его обнаженную грудь и руки; ее щеки в тени шляпки покраснели, она опустила глаза и больше на него не смотрела.

Теперь, когда на северном берегу оставалось всего два фургона, которые отправятся за костью, а остальные благополучно переправились, Шон мог расслабиться. Он вымылся в пруду, надел рубашку и пошел на южный берег, предвкушая долгие послеполуденные часы с Катриной.

Его встретила ума.

– Спасибо, мой медведь, девочки приготовили тебе пакет с холодным мясом и бутылку кофе, чтобы ты поел в пути.

У Шона вытянулось лицо. Он совсем забыл об этих проклятых бивнях; что до него, то он готов был всю свою долю отдать упе и Яну Паулюсу.

– Больше не тревожьтесь о нас, минхеер. Я знаю, каковы мужчины, если они мужчины. Когда есть работа, все остальное потом.

Катрина отдала еду ему в руки. Он смотрел на нее, ждал знака. Один знак, и он откажется слушать уму.

– Быстрей возвращайтесь, – прошептала она. Мысль о том, что он может пренебречь работой, очевидно, ей и в голову не приходила.

Шон обрадовался, что не предложил это.

Обратная дорога к слонам показалась долгой.

– Ты не спешил, – подозрительно встретил его упа. – Лучше берись за работу, а то потеряешь часть своей доли.

Добыча слоновой кости – дело тонкое: стоит топору скользнуть, на бивне появляется шрам и ценность его снижается. Они работали на жаре, окруженные голубыми тучами мух; мухи садились на губы, заползали в ноздри и глаза. Туши начали разлагаться, огромные животы раздувались от газов; газы выходили в посмертной отрыжке. Работали в зной, потели, засохшая кровь покрывала их руки по локоть, но с каждым часов фургоны все больше заполнялись, и на третий день они погрузили последний бивень.